Но не думай покидать земли аримаспов! Если ты оставишь ее, великие беды навлечешь на свою прекрасную пышноволосую голову».
И Гермес сам проводил меня в пределы дикой страны, где, питаясь мясом коней, живут свирепые стрелки-аримаспы.
Пусть Зевс забыл обо мне; сердце мне шепчет, что настанет день, когда он, быть может, помимо желания, придет на эти равнины и вспомнит изгнанницу…
Но все же, о странник, передай додонским жрецам, что я ожидаю великого бога… А теперь ложись спать… Не хочешь? Тебя смущает двойная улыбка моя, и ты говоришь, что уже отдохнул и спешишь обратно на родину? — Иди! Никогда никого не удерживала насильно под кровлей своей дочь Хризаора. Я люблю только бесстрашных и сильных…
Буря утихла теперь, и спокойно блестят под мягким светом луны снеговые поляны. Не ищи встреч с окрестными жителями. Здешний народ свиреп; он не знает законов гостеприимства и жалости к путникам. Вокруг крытых соломой жилищ торчат на высоких жердях черепа чужестранцев… Далеко обходи эти жилища; не прельщайся дымом от их очагов.
По пустынным равнинам белого чистого снега держи путь прямо на тот вдали чернеющий лес. Там ты увидишь замерзшую реку. Вдоль ее берегов иди в сторону противоположную той, где утром появится солнце. Эта река приведет тебя к морю. Боги ветров помогут тебе добраться оттуда на родину.
Иди же, о путник, но не забудь того, о чем просила тебя Ехидна, дочь Каллирои…
ИКСИОН
…Звуки Орфеевой лиры наполнили Тартар. Замерло печальное шествие к Лете дев Данаид. Заслушавшись дивной мелодии, остановил свою скучную работу Сизиф, и коршуны, косясь головою, перестали терзать измученного распростертого Тития. Пройдя мимо них, Орфей внезапно замер на месте, пораженный новым неожиданным зрелищем. Еще колеблясь, остановилось в воздухе над потухавшим пламенем раскаленное большое колесо. При красноватом свете углей на закопченном ободе его что-то белелось. Голова с темными прядями сбившихся кудрей бессильно свесилась на широкую грудь перевитой крепкими путами человеческой фигуры.
Страдалец и певец встретились удивленными взорами.
— «Кто ты?» спросил Орфей.
— «Играй!» послышался в ответ хриплый умоляющий голос: «играй еще! Мне отрадно тебя слушать. Боль утихает от звуков». И Орфей заиграл.
— «Так!.. Тише!.. Можешь ли ты вместе играть и слушать?»
Фракиец, перебирая струны, кивнул в ответ головою.
— «Я тот, кого ненавидят боги, а люди называют нечестивым. Я сын Флегия, Иксион, отомстивший за обиду Кротону. Я показал ему на нем самом, каково трогать чужих жен. Ни чудовища, ни гиганты, ни непреклонный Прометей, ни чета Алоидов, ни сама царственная Гера не могли нанести Зевесу такой обиды, как я. Велики мои муки, но утешением мне служит, что страдает также и он. Ибо, кроме позора молвы, я принес ему и мучения ревности. Всякий раз теперь, как глядит он в ясные очи своей Геры, ему хочется прочесть в них истину. И мучится он не менее моего, ибо огонь, который терзает сердце сына Реи, вряд ли слабее, чем пламя Аида…
Играй, о певец, быть может, я хоть на миг забуду свои муки»…
Несколько времени слышались одни только тихие струнные звуки. Орфей, желая развлечь страдальца, старался играть что-то веселое.
Струны смеялись…
Иксион встряхнул головою.
— «Нет, не могу!» — произнес он. — «Моя мука, вероятно, все-таки сильнее, потому что сам я тоже не знаю, отомстил я или нет. Геру ли заключил я в объятия, попав на Олимп, или это был только призрак, Нефела, созданная хитрою богиней?..
Жалкие мы люди: ловим божественную красоту, а в руки нам достается лишь мечта, лишь призрак прекрасного…
Все равно! я знаю Зевса. Он должен страдать. Разве он может верить своей гладко причесанной Гере. Ведь она женщина. В ее глазах не прочтешь правды. И Зевс знает это.