Мое очнулся от размышлений под настороженным взглядом извозчика Похлера.
— Мне показалось, что уважаемый господин заснул, — с улыбкой сказал возчик.
— А почему мы еще туда не едем? — глянул Мок на Похлера.
— Это куда же, уважаемый?
— На Моргенцайле!
— Тогда поехали!
Похлер поднял кнут.
— Погоди, погоди! — Мок схватил за рукоять кнута. — Это дело очень срочное. Едем на моем автомобиле!
Из экипажа он выскочил столь резко, что тот затрясся из стороны в сторону. Похлер в изумлении глядел, как его "клиент" подходит к своей машине. Кнут так и оставался поднятым.
— Ну, давай же! — крикнул извозчику капитан.
— А что мне делать с экипажем? — возмущенно крикнул в ответ извозчик. — Еще кто-нибудь украдет!
Мок огляделся по сторонам и в арке главного входа на вокзал увидел улыбающуюся Биби.
— Эй, Биби, иди-ка сюда! — скомандовал он громким голосом. — Покараулишь эту тачку за две марки! И если из нее хоть что-то пропадет, будешь иметь дело со мной!
— Хорошо, иду уже, мой придумчивый герр. — Биби рассмеялась и приблизилась к Моку, словно бы танцевала вальс. — А за десяточку могу тебе еще и шарик надуть.
Похлер с испугом глядел на Биби, которая должна была стеречь его производственные мощности. Та улыбалась во весь рот, Мока овевало ее отдающее спиртным дыхание. Было понятно, что этим вечером ребенок шалавы никакого шоколада не увидит.
Бреслау, воскресенье 10 января 1937 года, четверть десятого вечера
Окна приличных размеров виллы на Моргенцайле выходили на безлистый Scheitniger Park[20]. Стекла в темных окнах отражали слабый свет фонаря. За пиками ограды, заканчивающимися наконечниками в форме языка пламени, метались два могучих пса неизвестной Моку породы. Длительное время нажимая на кнопку звонка у калитки, капитан присматривался к собакам; он был уверен, что подобных уже где-то видел, вот только не мог вспомнить, где конкретно. Стоящий рядом с Моком Похлер с тревогой поглядывал на пару чудищ.
Над подъездом в виллу загорелась лампа, в свете которой появился не слишком охотно марширующий камердинер, несущий с собой крупный висячий фонарь. Когда он подошел к ограде и осветил Мока, тому показалось, что фрак слуги вот-вот лопнет под напором мышц.
— Слушаю вас. Чем могу служить? — не спеша произнес камердинер, а свет фонаря оседал на его коротко остриженной голове.
— Это он? — спросил Мок у Похлера, указывая на мужчину головой.
Видя, как возчик утвердительно качает головой, Мок быстро достал удостоверение из внутреннего кармана пальто. Это его жест привел к тому, что камердинер инстинктивно полез в собственный карман, а собаки набросились на ограду, увлажняя ее пеной из пастей.
— Да забери же этих чудищ, famulus[21]! — рявкнул Мок и показал собственное удостоверение. — А потом открывай этот свой дворец! Я капитан Эберхард Мок!
Камердинер исполнил только первое приказание. Он свистнул собакам, и те, тихо ворча, опустились на землю.
Их укротитель подошел к самой ограде, взялся руками за прутья и вонзил свой взгляд в Мока. Взгляд холодный и крайне внимательный.
— Это резиденция барона Бернхарда фон Кригерна, — тихо сообщил он. — Вот уже неделю семейство Кригерн пребывает на своей вилле "Вилла Клементина" в Шрайберхау, здесь же роль хозяина исполняю я. Мне не хотелось бы оскорблять герра капитана, но, чтобы войти сюда в отсутствии барона и баронессы, необходимо иметь ранг повыше.
— Вы только поглядите, Похлер, — обратился Мок к своему товарищу, — как он красиво высказывается. Истинный ритор!
Сам капитан чувствовал пустоту в голове. Как правило, в подобного рода ситуациях он реагировал яростно и решительно: пугал кого-нибудь, шантажировал или бил. Только здесь он не мог применить ни одного из этих средств. Ему нечем было пугать или шантажировать, а результат возможной драки был бы заранее решен в пользу подстриженного словно рекрут амбала. Он мог лишь сплюнуть на землю. Мок терпеть не мог быть неприготовленным к беседе.