— Чего, сволочь, зенки пялишь?! — взвизгнул Эберхард и схватил портье за отвороты грязного фирменного пиджака. — Что, возбуждает, извращенец? Содовую тащи или пиво, только мигом, собака!
Портье обернулся, чтобы сбежать, и Мок помог ему в этом. Прицелился он превосходно. Носок его лаковой туфли угодил портье в самую средину задницы. После чего неудачник исчез.
— Что это вы творите, Мок? — Фон Харденбург был вне себя от возмущения. — Так к людям относиться нельзя! Прошу за мной! Идем наверх! Я покажу вам место преступления. Сойфферт, за нами!
Когда Мок поднимался по ступеням за своим шефом, ему казалось, что скрипят не старые доски, но какие-то соединения в его мозгу. Похмелье расходилось по голове и желудку. А к этому следовало прибавить еще и ужасное зевание, по причине которого заслезились глаза. Он все время спотыкался и ругался, потому что следовало быть внимательным и не поцарапать туфли.
В небольшой комнате стояла железная кровать с подушкой и периной без пододеяльника. Сквозь открытое окно залетал снег. Под окном находилась металлическая стойка с облупаной миской, заслоненной частично открытой дверью шкафа. Мок подошел к нему и закрыл. Безуспешно. Через мгновение дверь сама открылась, издавая звук, заскрежетавший в висках Мока. Капитан высунулся в окно и глянул вниз. Прикрепленный к стене газовый фонарь давал достаточно света. Закоулок был настолько узким, что по нему мог бы проехать разве что опытный велосипедист, которому бы удалось в слаломе преодолеть горы мусора, какие-то остатки мебели и дырявые ведра. После того Мок глянул вверх. Рядом с окном проходила водосточная труба. Один из придерживающих ее крючьев был недавно вырван из стены. Рядом с собой капитан почувствовал дыхание, как и его собственное отдающее спиртным.
— Все так, капитан Мок, — сказал фон Харденбург и указал на край крыши, — преступник ушел именно туда. Возможно, по водосточной трубе. Тогда он был ничтожного веса. Оборвался всего один крюк. Если бы он, так сказать, обладал вашей фигурой, крючья бы не выдержали, и сам он, поломанный, валялся бы внизу, в мусоре.
— Герр полковник, — Мок вновь вернулся в комнату, и вы, и я являемся сотрудниками абвера. Вы являетесь его шефом во всем Бреслау. А этот вон тут, — головой он указал Сойфферта, осматривавшего собственные ладони, — из гестапо. Что делаем здесь мы, черт подери! Почему этим не займется полицейская комиссия по расследованию убийств? В этой комнате должен находиться только Ханслик и никого кроме. На самом же деле здесь собрались все наиболее важные в Силезии офицеры разведки, все с похмелья, которых, к тому же, вытащили прямо с праздничных приемов. Ну… За исключением этого гестаповца… Он, похоже, не танцует и не пьет. А бал видел только на новогодней открытке!
— На вашем месте, — в глазах фон Харденбурга появились веселые искорки, — я бы не выражался столь пренебрежительно… о собственном сотруднике. С нынешнего дня он является вашим ассистентом.
Мок оперся ягодицами о подоконник. Он никак не мог поверить в то, что только что услышал. В 1934 году он сам ушел из полиции в абвер, так как не мог уже смотреть на то, как гестаповские канальи, словно глисты проникают в его мир и там переворачивают все с ног на голову. Он не мог глядеть в глаза своим лучшим людям, которым лишь потому пришлось бросить всю свою профессиональную жизнь, поскольку были евреями. И он ушел, считая, будто бы в абвере его не облепит вся та грязь, что выплыла на поверхность после выборов в Рейхстаг и после "ночи длинных ножей". И на тебе, через три года, в первый же день нового года, это дерьмо его нагнало. А испачканный человек всегда будет испачканным, подумал Мок, проводя языком по шершавому будто песок небу.
— Это не мое решение, — фон Харденбург был сейчас совершенно серьезен. — Я принял его… не без некоего принуждения. После полуночи портье, тот самый, кого вы пнули в зад, услышал волю Божью. Он решил отправиться к девушке, которая, как он считал, является дщерью Коринфа. Девушка была прописана здесь как Анна. И все, никакой фамилии. Номера сдают здесь почасово, и портье не интересует ничего, помимо того, может ли клиент заплатить. Для него такой клиент мог бы зваться даже "Чудовище из Франкенштейна". Девушка появилась здесь, таща с собой этот вот гроб. — Рукой он указал под кровать, где лежал огромный фанерный чемодан. По-немецки она практически не разговаривала. Только это никак не мешало пьяному портье, в отношении нее у него были намерения, если можно так сказать, не языкового характера.
— А потом, когда почувствовал божью волю, вошел в номер и увидел труп. Он тут же позвонил в полицай-президиум, сообщив, что убита иностранка, только сам он не может точно утверждать, какой она была национальности. Дежурный знал, что ему следует делать, когда убивают какого-нибудь чужестранца. Он тут же позвонил в комиссию по вопросам убийств, где дежурным был Ханслик, потом в гестапо. Дежурным в гестапо был криминаль-оберсекретарь Сойфферт, который… Ну, что? Что вы конкретно сделали, Сойфферт?