Судя по всему, Роберт, скорее всего, и правда вернулся в 12.30. И все же у Найджела не было в этом полной уверенности. Конечно, поскольку все равно неизвестно, когда был убит Освальд, пятнадцать минут туда или сюда не имели принципиального значения. Но Найджел никак не мог отделаться от мысли, что будущий папаша был единственным незаинтересованным свидетелем, в то время как у Роберта, Джанет и Мары могли быть причины солгать о времени возвращения Роберта с прогулки.
Ну что ж, сказал себе Найджел, попробуем взять за основу гипотезу, что Роберт вернулся только в 12.45. Зачем в таком случае ему было лгать? И что могло заставить Джанет и Мару подтвердить его ложь?
Найджел ломал над этим голову минут десять, но абсолютно безрезультатно. Потом он взялся за другие проблемы, которые ставило перед ним расписание. В какое время Финни Блэк нашел голову в маслодельне и спрятал в ветвях каштана? Когда он слышал шаги по двору со стороны реки? В 12.30 Освальд был еще жив. Пусть даже он был убит в следующую же минуту, как только вошел в дом… Хотя нет – Гейтс и Блаунт совершенно уверены, что это произошло не в доме. Хорошо, тогда его нужно было уговорить пойти в маслодельню, перерезать ему горло, раздеть, отсечь голову и оттащить тело к реке. Вряд ли все это можно проделать меньше чем за полчаса. Значит, Финни нашел голову и сверток одежды никак не раньше, чем в 12.50. Все, что он сам сумел объяснить по этому поводу, это то, что в это время был гром и была молния, но дождя не было. Тела он в маслодельне не видел; в таком случае вполне резонно предположить, что шаги, которые он слышал, были шагами убийцы, возвращавшегося с реки после того, как он столкнул в воду тело убитого.
Первый дождь начался в 12.30 и закончился до 12.55, когда Ванесса заметила, что стекла блестят после дождя. Вторая гроза началась около часа ночи, а через пять или десять минут налетел сильный ливень. Значит, похоже, что Финни побывал в маслодельне где-то между часом и десятью минутами второго. Но в этом случае вполне возможно, что он слышал шаги разыскивавших его Роберта и Джанет.
В общем, получалось, что показания Финни совершенно бесполезны. Но, как утверждала Джанет, он возвратился домой около двух часов «промокшим до костей». Если принять версию, что убийство было совершено непредумышленно – скажем, под действием испуга, – то не мог ли все же Финни совершить его? Не потому ли он так промок, что ему пришлось вплавь тащить тело вниз по течению? Нет, это не годится: Лайонел Ситон категорически утверждал, что Финни не умеет плавать. Конечно, он мог солгать. Но зачем? Ведь все это так легко проверить.
Найджел уныло посмотрел в окно, по которому сбегали бисеринки дождя. И в тот же момент сам собой, без всяких причин, пришел ответ на его первый вопрос. Поначалу этот ответ показался ему настолько шокирующим и настолько невероятным, что Найджел с негодованием отверг его. И все же не принять это объяснение было невозможно. Чем дольше он его обдумывал, чем более придирчиво сопоставлял со всем имеющимся набором фактов, тем более убедительным становился найденный им ответ. После получаса напряженных размышлений Найджел окончательно пришел к заключению, что нашел ответ на вопрос, почему Роберт Ситон назвал именно это время своего возвращения домой в ту роковую ночь.
И все же еще чего-то не хватало – какого-то звена, которое должно было замкнуть цепь рассуждений. Найджел чувствовал, что это звено уже было однажды у него в руках, но тогда он не мог понять его значения; а теперь оно отложилось где-то в дальнем уголке его сознания и извлечь его оттуда было почти невозможно. Не далее как сегодня утром, во время допроса Реннела Торренса, Найджел не то услышал, не то увидел нечто такое, что могло связать воедино всю цепочку его умозаключений… Но, как он ни старался, это воспоминание никак не давалось ему в руки. В конце концов Найджел был вынужден с сожалением признаться себе в том, что причина этой забывчивости – инстинктивное неприятие правды, которая все это время стучалась в дверь его сознания. Подобно Иакову, борющемуся с ангелом, его мозг старался освободиться от мощных объятий всепобеждающей Истины. Но напрасно… Злодейство не имеет права на место под солнцем. Освальд Ситон был злодеем, а одно злодеяние порождает другое, безнравственность – такую же, если не худшую безнравственность, и нет выхода из этого порочного круга.