Она долго-долго рассматривала меня своими глазами чуть навыкате; я чувствовал на себе их взгляд, даже когда отворачивался. За чаем они с Лайонелом явно старались не смотреть друг на друга. Я заметил, что миссис Ситон бдит и не спускает с них настороженных глаз. Вообще атмосфера за столом была довольно напряженная. Разговором завладел Реннел Торренс – он долго громил модных художников: Мэтью Смита, Сазерленд, Хитченс, Кристофера Вуда, Френсиса Ходкина… досталось всем, невзирая на возраст и пол. Нам, мол, надлежит решительно отречься от французского влияния и вернуться назад, к Сэмюэлю Палмеру! Ну и брюзга этот Торренс; вероятно, он сам художник-неудачник. Но сколько апломба! После десяти минут сотрясения воздуха, расстреляв все боеприпасы, он соизволил заметить мое присутствие и спросить, чем я вообще-то интересуюсь.
– Преступлениями, – ответил я.
Он бросил быстрый взгляд на дочь, потом снова уставился на меня. На лицо его появилось совершенно иное выражение – настороженность? непонимание?..
Что? Вы читаете детективные романы?
Ничего подобного, он ими живет, – вмешался Пол. – Найджел на короткой ноге со Скотланд-Ярдом. Так что берегитесь, он человек опасный.
Ванесса радостно захлопала в ладоши.
– Послушайте, ведь это то, что нужно! Когда Торренс перебьет всех своих конкурентов, мистер Стрейнджуэйз его выследит!
– Они, почти все, уже давно поумирали сами. И смердят, – произнес Торренс.
Упершись в меня немигающим взглядом, Мара спросила, не специализируюсь ли я на каком-нибудь определенном виде преступлений. Тут забеспокоилась миссис Ситон и поспешно заметила, что я, конечно, не настроен сейчас вести профессиональные разговоры.
– А мне интересно! – возразила Мара капризным детским голосочком.
– Ну, как вам сказать… Например, я участвовал в раскрытии ряда убийств.
Напряжение, возникшее было после последних слов Мары Торренс, кажется, немного ослабло. На лице Роберта Ситона не осталось и следа его обычной задумчивости и рассеянности, он прямо дрожал от любопытства, словно терьер перед крысиной норой. Он сказал:
– Это, я думаю, ужасно захватывающе! Я имею в виду точку взрыва – точку, на которой данный мужчина или Данная женщина вдруг вспыхивает. По-моему, это у всех бывает по-разному.
– Вот бы посмотреть, как Лайонел взорвется! – захихикала Ванесса. – Вот увидите, он будет гореть огненно-красным пламенем.
– А по-моему чистым белым огнем, – язвительно пробормотала мисс Торренс, сделав ударение на слове «чистым».
Лайонел швырнул в сестренку диванной подушкой.
– Но чаще всего убийства бывают преднамеренными, а не из-за внезапного взрыва чувств, разве не так?
– Дети, что за жуткие разговоры, – проронила миссис Ситон.
Но ее муж пропустил намек мимо ушей.
– Я не это имею в виду, Лайонел, – продолжил он свою мысль. – Каждое убийство – это акт страсти, как бы долго преступник к нему ни готовился. Я говорю о точке загорания в каждом человеческом существе. Вот посмотри – ты можешь страстно желать избавиться от кого-то, можешь строить планы в своем воображении; ты уверен, что это так, не всерьез, и тебе нравится представлять, чем бы ты его убил, при каких обстоятельствах, как бы создал себе алиби и так далее… При этом, сам того не замечая, ты протягиваешь бикфордов шнур из своего воображения в реальную действительность. И вот наступает момент, когда ты видишь, что шнур подожжен, по нему ползет искорка и ты уже не в состоянии остановить взрыв. Ты обречен совершить то, что казалось тебе только фантазией.
– Ой, – воскликнула Ванесса, – папочка, не говори такие страшные вещи!
Я сказал что-то о том, что точка взрыва будет зависеть от того, насколько убийство, которое ты мысленно запланировал, совместимо с твоей натурой, твоей личностью. Если мотив убийства несостоятелен, то есть не связан с самым сильным элементом твоей личности, господствующей страстью, то никакой бикфордов шнур не загорится.
– Но кто же будет задумывать убийство, если не затронуто то, что ты называешь господствующей страстью? – весьма резонно заметил Пол.
– Разговор становится интересным, – медленно, с расстановкой произнесла Мара Торренс. – Скажите же нам, какой, по-вашему, мотив мог бы подвигнуть каждого из нас переступить последнюю черту?
Я ответил, что не знаю присутствующих достаточно хорошо. Молодая женщина провела в воздухе сигаретой и остановилась на миссис Ситон.
– Давайте, Джанет. Мистер Стрейнджуэйз недостаточно хорошо нас знает, поэтому мы сами расскажем ему о своих мотивах. Начинайте.
– Моя дорогая Мара, я не люблю этих игр в правду. Они всякий раз заканчиваются слезами.
– Ладно, я скажу за вас. Это очень просто. У Джанет господствующая страсть – это Плаш-Мидоу и все, что в нем находится. Она убьет каждого, кто посягнет на это… Теперь ваша очередь, Пол.
– Я чистый альтруист. Я бы мог убить во имя блага человечества. Хотелось бы мне собрать в одной комнате руководителей великих держав, наставить на них автомат и пообещать, что если они через три часа не договорятся о запрете атомной бомбы, я открою огонь.
– Ну что ж, неплохо. А ты, отец?
Реннел Торренс вытер жирное лоснящееся лицо.
– Я художник. На убийство меня подвигло бы только благородное чувство. Я бы…
– Хм. Или если бы кто-нибудь встал между тобой и твоими земными благами, – перебила его дочь снисходительно-презрительным тоном. – Ты можешь убить в панике. А также, возможно, ради выгоды, если это окажется более или менее безопасно, а выигрыш будет очень значительным… Ну, Роберт убил бы за искусство, правда, Роберт?
– Возможно, вы и правы, моя дорогая, – мягко промолвил поэт. – Вот только я никогда бы не смог заставить себя взглянуть в лицо своей жертве. Мое убийство отнесли бы к разряду тех, которые совершаются издалека – знаете, что-нибудь вроде пилюль с цианидом в пузырьке из-под аспирина.
Тут Ванесса, сидевшая себе тихонечко в облаке своих желтых волос и что-то соображавшая, вдруг задумчиво проговорила:
– А мне хотелось бы отравить нашу химичку, мисс Глабб. Каким-нибудь медленно действующим ядом. И потом смотреть, как она извивается и корчится у моих ног…
– Ванесса!
– А когда она стала бы уже отдавать Богу душу, я дала бы ей противоядие. Или поставила бы ей здоровенную клизму, а еще лучше желудочный зонд. Мистер Стрейнджуэйз, вы мне расскажете, как ставят желудочный зонд?
Ты могла бы попробовать на себе, тебе было бы очень полезно, улыбнулся Лайонел, ткнув сестренку в живот. – Прямо противно видеть, как ты раздуваешься после каждой еды.
– Замолчи, Лайонел, прошу тебя, ты просто невыносим! И я вовсе не обжора.
Итак, остается. Лайонел, – сказала Мара. – За что же наш рыцарь без страха и упрека мог бы совершить убийство?
Ну, я мог бы свернуть тебе шею, когда у тебя будет особенно противное настроение.
– О да, преступление на почве сексуального влечения. Так и запишем, парировала она, смерив сто долгим пронзительным взглядом.
На лужайке наступила тишина. Над нашими головами ворковали лесные голуби. Я различал вдали приглушенный плеск воды у плотины.
– А что, никого не интересует, за что я убила бы человека? – произнесла Мара Торренс.
Все молчали.
– Я могла бы убить из мести, – сказала она.
Вот здорово! – пришла в восторг Ванесса. – Совсем как я с мисс Глабб!
Появился Финни – убрать чашки со стола.
– А как насчет нашего Финни? – протянула Мара.
Миссис Ситон с угрожающим видом повернулась к ней: