Тут вмешалась мать:
— Что ты так уставился на сестру? Ей даже не по себе.
Сестра видела, как он нахмурился, — уж не оттого ли, что было произнесено имя ее возлюбленного? Но брат, глядя ей в глаза, все время видел перед собой лицо другой, отсутствующей. Он знал это лицо, как ни одно на свете, и вместе с тем терзался сомнениями: что же он в сущности знает? Итак, можно любить ту женщину, как самую жизнь, и от избытка страсти не уметь прочитать на ее лице, злое ли оно, счастливое ли, похоже ли оно вообще на лицо чувствующего человека. «Вот моя сестра, — говорил он себе, — я знал ее ребенком. И она прекрасна, и она белокура, и у нее светлые краски и задорный нос. Если разбирать по частям, все черты ее лица несовершенны, и глаза и рот, но все в целом составляет существо, выросшее со мной вместе и такое, каким оно быть должно. А жестокая женщина с той стороны непознаваема и все же неотвратима. Надо скорее пойти к ней», — решил встревоженный юноша и отодвинул было стул.
Отец остановил его. Куда он так спешит? Верно, каникулы уже наскучили ему? Сын отвечал уклончиво:
— В конце концов я сдаю все экзамены, какие полагается, что ж вам еще от меня нужно? — Но он понимал, к чему это идет.
— Может быть, на следующий семестр тебе хочется больше тратить? Пожалуйста. Развлекайся вволю.
Отец говорил это, насупившись, нахмурив лоб, казавшийся властным и в то же время беспомощным. Сын смягчился. «Сколько должен перестрадать такой суровый человек, чтобы поощрять даже мое легкомыслие». Глаза матери как о заслуженной дани просили о том, чтобы он принес ей в жертву ту женщину. А взгляд сестры выражал как будто лишь желание проникнуться тем, что происходило в нем.
Родители переглянулись, давая понять друг другу, что почва подготовлена. Мать сделала попытку:
— Имей в виду, об этом уже говорят. Мы не можем оставаться равнодушными.
— Хотя мы и полагаемся на твое благоразумие, — добавил отец.
Сын понял серьезность положения.
— Я живу не для людей, — заявил он с нарочитой твердостью.
— Жить наперекор им не так-то легко, — тем мягче заметил отец. — В особенности если им уже известно все то, что нам бы, собственно, следовало узнать первым. — Видя, что сын смущен, он заговорил тоном ласкового поучения: — Сын мой, вот тут у меня кое-какие документы, счета и прочее; надеюсь, они откроют тебе глаза на некую даму, которая, к сожалению, кажется, близка тебе?
Сын намеренно пропустил мимо ушей этот заботливый вопрос. Сестра сделала движение.
— Останься, Нора, — приказал отец. — Каждый из вас должен знать, когда другому грозит опасность.
— Я ничего не хочу знать, — пролепетала сестра в величайшем страхе за себя. Так как она растерянно уставилась на брата, тот решил, что она малодушно от него отрекается.
— Анонимные письма! — злобно выкрикнул он.
— Нет, счета, — возразил отец, — на фирменных бланках. Твоя, так сказать, нареченная сочла себя вправе делать долги от твоего имени. Суммы довольно значительные, но все же с бюджетом нашим она сообразуется. Она умеет приспособляться, — видно, особа опытная.
Этот намек переполнил чашу. Но сын чувствовал, что, пожалуй, перенес бы и его, если бы на лице сестры не было написано предательство. Под его ненавидящим взглядом она потеряла голову и залепетала:
— Ради бога, Клаус, она просто какая-то авантюристка!
— Это говорит твоя сестра, — подчеркнул отец.
Тогда сын вскочил со стула, остановился в решительной позе, лицо дергалось от бешенства, он готовился принять бой. Отец отмахнулся.
— Знаю, знаю. На будущий год ты получишь небольшое наследство, оплатишь им долги этой дамы и — в худшем случае — уедешь с ней. Но неужто ты рассчитываешь, что она станет ждать до тех пор?
Сын вздрогнул. Как они смеют! Мать и сестра встали из-за стола.
— И на этот счет у меня имеются сведения, притом с указанием имен, — невозмутимо продолжал отец: — Я даже сомневаюсь, находится ли она еще здесь, в городе? Она была сегодня дома? Ты, надо полагать, справлялся?
Сыну стало дурно, он вцепился руками в стул. Мать, видя его смятение, сказала спокойно и манерно:
— Прямо невообразимо. Искательница приключений, и к тому же ни молодости, ни красоты.
Сестра чувствовала: «Надо все уладить, помочь ему любым способом».
— У всякого свой вкус, — смущенно сказала она, от смущения хихикая.
— Ну вот, мы по крайней мере узнали твой, — заметил отец, считая, что натиск имел успех и можно позволить себе насмешку.
Сын не удостоил сестру даже взглядом.
— При чем тут твои агентурные сведения, отец, когда для меня это вопрос жизни?
После чего у отца лицо приняло жалкое и пришибленное выражение. Мать, уверенная в своей правоте, протестующе покачала головой.
— Князь, ее муж, дурно обращался с ней! — воскликнул сын.
— Он не был ее мужем. И она, говорят, предпочла ему его кучера, — возразила мать и, видя, что сын еле сдерживается, добавила: — Обсуди это с отцом! — А затем спокойно удалилась.
Сестра чувствовала себя отстраненной и потому тоже ушла, глаза ее были полны слез.
Отец сидел в выжидательной позе. Он склонил голову набок и разглядывал сына благожелательно, почти без всякого оттенка покровительства.
— Теперь мы одни, — сказал он наконец. — Почему не признать, что на этот раз мы сплоховали?
— Отец, клянусь тебе, что она с князем…
— А банкир, с которым она жила до того? А в промежутке между ними, Когда она выставляла себя напоказ в театрах-варьете? Но не это важно: одним больше — одним меньше. Вопрос в том, желаешь ли ты войти в жизнь со спутницей, которая, по всем данным, ближе к закату, чем к восходу?
— Неверно.
— Ты, видимо, считаешь ее невинным созданием?
— Она целомудренна по самой своей сути. Я это испытываю на себе.
Отец опустил голову, и улыбка потонула в усах. Он счел своевременным повысить тон.
— Ты хочешь, чтобы я пригрозил лишить тебя наследства? Неужто я должен прямо заявить, что не желаю быть обесчещенным и разоренным? — Эти резкие слова главным образом произвели впечатление на него самого; он встал и сказал, покраснев: — Мы, видимо, никогда не сговоримся.
— По твоей вине, отец.
Ожесточившееся лицо и нерешительно-протестующий тон разжалобили отца.