И мне нравилось её имя: Юлия. Юля. Отдельно от неё оно мне не нравилось никогда, а ей оно подходило, она его сделала собой, наполнила собой, и теперь Юлией звали её одну в мире.
И когда мы уже оба кончили, когда валялись на тахте в обнимку, я подумал, что мне хорошо – вот так, с ней, очень-очень хорошо мне.
Она рассматривала моё лицо. Глаза серьёзные, тихий такой взгляд, немного прищуренный, с непонятным выражением, нечитаемым. Можно сказать – никаким. Я подумал, что вот это, наверное, и значит – далеко. Или «вещь в себе».
Другие мои партнёрши смотрели после секса или с вопросом, или с нежностью, да и с ненавистью бывало. Особенно наутро, когда я заменял забытое напрочь имя «зайчиком» и «красавицей», отступая к выходу с нечаянно завоёванной и сразу же отданной обратно территории.
– Ты красивый, – мягко, ободряюще, сказала Юля. – Ты мне нравишься. Да, – подтвердила самой себе, как сверилась. – Давай встретимся ещё раз.
И на следующий день ещё я почти ничего не чувствовал. Или уже влюбился? Детское слово. Нет, наверное, ещё нет.
Позвонил после обеда, от голоса в трубке стало тепло и спокойно, объёмный голос, многоцветный, голос-волна, сразу ясно, о чём она думает, в каком настроении. Её «привет» было хорошим, принадлежащим уже, ну и я поплыл.
Приехал вечером, привёз цветы, не знал, что купить, потому взял тюльпаны с неровными краями, попугайские тюльпаны разноцветные.
Пока ехал, мне захотелось что-то сделать для неё. Банк ограбить или зарезать кого-нибудь. Спасти, чтобы погоня и перестрелка, и мчать в темноте, с визгом тормозов на поворотах, и чтобы звали меня Джо, или лучше Адам с ударением на «А», и пахло порохом в воздухе.
И быть раза в полтора мощней, я тогда худоват был и только завязал носить спортивные штаны под джинсами зимой, чтобы казаться плотней. Комплексовал слегка.
А сколько у неё было до меня? Десять? Тридцать? Сто? А вдруг я что-то делаю не так? Или нет, лучше об этом не думать. Но точно ли ей было по-настоящему кайфово? То, что она кончила – да, так не сымитировать, да и она совсем не из таких. Нет, ей было хорошо, но достаточно ли? И почему меня это должно настолько волновать? Такие мысли были. Лучшим быть хотелось, или особенным хотя бы.
Второй раз был как первый. Новый. Мы занимались сексом при свечах, она сверху, расслабленная и довольная, у неё что-то радостное случилось днём то ли на работе, то ли ещё где-то – праздничное настроение было у неё. Очень обрадовалась тюльпанам, искренне так улыбнулась, я сразу захотел чем-то её удивить, поразить по-настоящему, но никак не мог придумать – чем.
А потом она включила триллер, хороший, кстати, мы валялись, пили вино на этот раз, ели мясо, она вкусно приготовила мясо, и я так и заснул нечаянно. Не подарив ей ни одного необитаемого острова, как герой триллера, и ни одной страны третьего мира не завоевав. Но она гладила мою голову, как героя гладят, так, засыпая, думал я.
Ещё Юля всё время рисовала, – чертила, точнее. За завтраком, болтая по телефону, слушая музыку. Чертила линии, дома, частично проявляющиеся в наш мир из белого пространства ненарисованного; тщательно, идеально чётко заштриховывала прямоугольные грани и окружности.
И сама точила карандаши узким ножом, длинные-длинные стержни торчали, казалось – невозможно таким рисовать, сломается. Но нет, у неё не ломалось.
И напевала всякую чушь. Бессмысленную и нелогичную, вроде: «И валяясь под кустом, громко щёлкая хвостом». Кто – валяясь? Но забавно.
Конечно, у неё был муж в прошлом, но закончился давно. Про него я не спрашивал. И про других тоже. А детей она не хотела. Говорила, что никогда не хотела. Ни от кого? – спросил я. – Я не поняла вопроса, – ответила она, в глаза глядя отстранённо, отталкивая. И ведь так и есть – это не про неё вопрос. Причём тут кто-то?
Я проснулся тогда ночью, после второго раза, не сразу понял, где я и почему. Обнял её и заснул снова. Раз уж так вышло.
Утро было кратким и практически немым. Но без напряжения. Умылся, съел бутерброд с сыром, кофе выпил и ушёл.
Тогда я много работал, много говорил, все происходило быстро, было важным, ярким и немного радостным, – все эти рабочие процессы, встречи, победы, провалы. Может быть, потому что был апрель.
Иногда мне хотелось её разозлить, особенно вначале.
– Ты специально? – спросила она после того, как я раскритиковал её любимую книгу заодно с привычкой надо всем смеяться, с её дурацкой привычкой отстранённого стёба, взгляда якобы невозмутимого наблюдателя за «этими человеками».