Её тело иногда чуть ли не единственная реальность, случившаяся со мной за весь день: туман, гул, лица, голоса, автомобили, деньги, планы, задачи – к ночи не остаётся ничего, единая мутная безвкусная масса неудовлетворённости. И единственный прорыв в ощущение себя стопроцентно живым – секс с телом, которое нравится. Не только с телом, конечно.
Стягиваю лямку тонкой ночной сорочки с плеча, чтобы увидеть грудь, захватить зубами сосок, укусить его и ощутить, как возбуждение резко прокатывается по телу и начинает пульсировать не только в паху, но и в висках.
– Открой глаза. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Не закрывай! Не шевелись! Ты не знаешь, как я войду в тебя сейчас. Замираешь каждый раз в эту секунду. Я могу сделать это нежно. Хочешь? Смотри на меня! А я хочу – вот так! Да! Я хочу слышать, как ты стонешь. И ещё! На! Получи! И ещё!
Порвать её, лишив защиты, оболочки. Заставить замолчать раз и навсегда, выбить из её головы всё то, чем она достаёт меня.
– Куда-а? Смотри на меня! Хочу быть в тебе всю ночь. Я хочу брать тебя. Проникать в тебя. Вот так! Я хочу, чтобы ты кричала. Вот та-ак. Ещё? На!
Смотри на меня! Хочу, чтобы ты видела всё, что я делаю с тобой. Мы звери. Я зверь. Ты зверёк. Мой ручной зверёк, хочешь меня? Да? Скажи!
Ты – моя. Скажи: да! Говори! Хорошо-о. Ещё! Какая ты влажная. Ты хочешь меня. Моя хорошая, моя послушная девочка. Не закрывай глаза.
Иногда мне хочется войти в неё по-хамски резко. Терпеть не могу прелюдии, мне больше нравится, когда сопротивляется, когда она не готова к сексу, когда спит – разбудить.
Прочувствовать каждую секунду моей удивительной, победительной власти; видеть, как женщина в моих руках становится послушной, как превращается в горячую покорную самку из снежной королевы, как отвечает на каждое прикосновение, вздрагивает, стонет, запрокидывает голову, вцепляется в мои плечи, царапает спину, кусает меня, целует.
Я впитываю глазами каждую линию: шея, ключицы, плечи, грудь, омаммамиа! Живот, талия, бёдра – бездна женственности, хочется поглотить, съесть, именно съесть. Мягкое, нежное, почти безвольное тело, податливое, принадлежащее мне тотально, каждой клеточкой.
Люблю, когда кричит и стонет – от боли и удовольствия. Когда внезапно расслабляется и отдаётся, открывается, сдаётся.
Нравится держать за волосы или зажимать рот ладонью, я представляю, как насилую её, почти и насилую; в этот момент она уже не только она, а просто – женское тело, любое красивое женское тело, каждое женское тело, все женщины мира, с которыми я могу делать всё что угодно. Мять, гнуть, ломать, смотреть, как выгибается, подаётся навстречу, как реагирует на любое движение внутри, на каждое касание.
Слышать, как кричит. Обязательно слышать. И сделать так, чтобы кричала.
Делать всё, что хочу.
Люблю её взгляд – замутнённый, уплывающий; видеть в нём страх, злость; причинив боль, вызвать у неё умоляющий взгляд жертвы, а затем, немного позже, влюблённый взгляд, обожающий, готовый на всё, отдающийся до микрона.
Люблю, когда она подходит к оргазму, раскачиваясь на невидимых качелях удовольствия, прижимая меня к себе, – будто боится, что я остановлюсь. Просит, стонет и просит, требует меня каждой молекулой тела. Бёдра дрожат от напряжения, соски стоят так, что, кажется, о них можно уколоться.
Она взрывается, кричит, не сдерживаясь, дрожит в моих руках.
Внутри неё всё сжимается и пульсирует горячо и нежно. Я тоже кончаю, догоняя, остаюсь в ней.
Выдыхает, возвращаясь в реальность. И прижимается губами к плечу, гладит мои мокрые волосы, мурлычет, улыбается.
Чувствую себя богом. Люблю этот момент и её в этот момент люблю. Знаю свою власть. Люблю эту власть. И убил бы просто, если бы кто-то был с ней так же. Моё!
6:50
За долю секунды до ненавязчивого пиликанья будильника я выпадал из поезда, из обшарпанного древнего тамбура в какие-то сухие ёлки без хвои, думал: сейчас, сейчас.
Ловил последнее ощущение: пальцы отпускают шершавые ручки по обе стороны распахнутой пасти дверного проёма без металлической двери. И яйца мои были такими же металлическими, как вагон, холодной хваткой цапали тело, вжимаясь в него от ужаса; и я летел, в горле крутилась воронка последнего глотка воздуха, я падал: моя вселенная, моя весёлая свобода, моя глубокая фиолетовая звёздная вагина-мама, я тут, я с тобой, не плачь, теперь всё будет тип-топ.
И зубы когда чистил, после первой сигареты, ощущал абсолютно явно и пыль, и металл во рту, и чувствовал отрешённую светлую радость прилетевшего в то самое Прибежище.
Не толкую сны.