— Так это его чемодан? — уточнил Пешехонов.
— Да. Его.
— Вы не помните, когда он поставил сюда чемодан: до смерти жены или после?
— Нет, не после, а за несколько дней до этого. Я помню, как пришла ко мне Надя, взяла ключ от сарая и сказала, что Арвид хочет поставить туда чемодан с ненужными пока вещами. Как поставили, так и стоит он на том же месте.
— Вы знаете, что это чемодан Путны? — обратился Пешехонов к Фалину.
— Нет... Как-то не обратил на него внимания.
— Хорошо. Давайте посмотрим, что в нем хранится. — Пешехонов подошел к сундуку. — Открывайте. Он, кажется, не на замке.
Фалин откинул застежки и открыл крышку чемодана. Он был почти пустой, если не считать двух пар мужских и женских ботинок с коньками, тюбика лыжной мази, спиннинговой катушки, мужского старого шерстяного свитера и пары кожаных перчаток.
— Не густо, — тихо произнес Пешехонов, закрывая крышку чемодана.
— Как вы думаете, была необходимость выносить сюда этот чемодан?
— По-моему, выносить его было ни к чему, — чуть помедлив, тихо ответил Фалин. — У них очень просторная двухкомнатная квартира. Мебели очень мало. К тому же есть две, почти пустые, кладовки.
— Хорошо. Это нужно будет учесть в дальнейшем.
Они вернулись к стоящей в отдалении Вере Петровне, и Пешехонов, обращаясь к ней, спросил:
— Часто Надя Громова или ее муж заходили сюда?
— Нет. Очень редко. Вот в этом году брали ключи, когда ставили сюда чемодан, и еще в тот вечер.
— Ключ тогда вы ей давали?
— Нет, меня не было дома и муж был на работе. Дома были только дети. Надя торопилась очень и просила скорее найти ключ от сарая. Ни ее, ни Арвида я ни в тот день, ни накануне не видела.
— После того как следователь Фалин закрыл дверь сарая и отдал вам ключ, сюда кто-нибудь заходил?
— Нет. Никто не заходил, да, наверное, и заходить-то сюда никто больше не будет.
— Еще один вопрос: Громова повесилась на вашей веревке?
Услышав это, Вера Петровна вздрогнула и посмотрела испуганно на Пешехонова.
— Вы не волнуйтесь, — успокоил он ее и попросил Фалина показать веревку, что тот и сделал.
— Вы узнаете? Эта ваша веревка?
Вера Петровна, лишь мельком взглянув на нее, отвела глаза и, зябко передернув плечами, ответила:
— Да! Это наша веревка.
— Вы можете объяснить, почему на ней оказались вот эти пятна? Вы видели эти пятна раньше?
Вера Петровна опять нехотя посмотрела на веревку, но, заметив на ней следы коричневой и зеленой краски, стала рассматривать ее более внимательно. Затем, недоуменно пожав плечами, ответила:
— Я не знаю: веревку мы купили в магазине, и она была совершенно новая, чистая. Мы ею не пользовались. Муж повесил ее в сарай примерно за неделю до смерти Нади. Один раз я вешала на ней сушить белье. Веревка была чистая, а не такая, как сейчас.
— Хорошо, Вера Петровна. А теперь скажите, кому принадлежат эти ящики?
— Это наши ящики: муж купил их на складе под картошку.
— Очень хорошо. А вы не помните, так ли лежали эти ящики, когда муж принес их в сарай?
Немного подумав, Вера Петровна ответила:
— Нет. Не так.
— А как же?
— Вдоль стены по два: один на другом.
— Это вы точно помните?
— Конечно, точно: я же сама их так поставила.
— Когда это было?
— Не помню, кажется, в марте этого года.
— И так они стояли все время?
— Да!
— А кто же их разбросал?
— Не знаю. После того случая здесь было много народу. Тогда вот и товарищ следователь сидел на одном из ящиков и что-то записывал, — она кивнула в сторону Фалина.
— Спасибо, Вера Петровна. Вы можете идти домой. А вы, товарищ Фалин, позже оформите ее показания протоколом.
Когда женщина вышла, Пешехонов, обращаясь к стоявшему у входа в сарай шоферу, попросил:
— Сережа! Возьми, пожалуйста, один ящик и принеси его к лестнице.
— Вот спасибо, — усаживаясь на ящик, устало произнес Пешехонов.
Некоторое время он смотрел на лестницу, переводя взгляд со ступеньки на ступеньку, а потом обратился к Фалину:
— Вы не будете возражать, если я скажу, что веревка выпачкана той же краской, которой выкрашена вон та ступенька? — он показал на седьмую ступеньку.
Стоявший у лестницы Фалин опять потрогал ее рукой, а потом вяло ответил:
— Похоже, что такой же.