– Поля, для них ты – аспирантка из Орла. Выдать тебя у меня язык не повернулся, – чудил Вик.
Парни занимались университетом месяца три. Летом отирались в общежитии, осенью расширили круг поисков благодетелей ломающихся студентов. Каналы поступления обычных наркотиков более или менее контролировались. Но новинки – мощнейшие синтетические препараты, удобно таблетированные, рекламируемые наверняка: «Никаких шприцев – никакого СПИДа» и давшие вал передозировок, – словно с неба падали в загребущие лапы продавцов.
– Ребята все не вотрутся в доверие, а Поля за два дня подсуетилась, – восславил нашу марку Сергей Балков.
– Они трудятся на перспективу, она развлекается, – вспылил Борис Юрьев.
– Обязательно устроить кавардак из-за Полины? – спросил Измайлов.
Я не снизошла до ментовских распрей.
Неуклюжий рифмоплет Слава был одержим манией очистки мира от скверны. Он информировал коллегу Сани и Лени. Денежные вознаграждения с негодованием отвергал, как все не добившиеся пока своего фанатики. Именно он приметил кайфующих в парке Зину и Лешу. И по собственному почину принялся наводить справки. Выяснил, что отец Красновой хирург, дядя Трофимова представитель крупной европейской фармакологической фирмы в России, каким-то образом увязал эти факты и поклялся «с живых дочки и племянничка не слезать». Общаясь с ним, Леня и Саня придерживались аспирантской легенды, но в поле зрения единомышленника держали.
– Узкое у них поле, – снова вмешался Балков.
– Они не обязаны его охранять, – вступился Юрьев.
Наверное, Сергей немного завидовал сменившему масть Борису. Обычно он проявлял доброжелательность к людям из других отделов.
– Постойте, какое отношение к наркотической эпопее имеют профессии отца Красновой и дяди Трофимова? – не постеснялась я своей глупости.
– Таблетки – аптека – больница. На триаде Славу заклинило, он счел себя непризнанным провидцем, – пояснил Измайлов. – Плюс несопоставимые доходы семей Зины и Леши. Наш насмотревшийся на молодежные нравы доброволец рассудил: богатый не может светло любить бедную, бедная – богатого. Следовательно, их связал семейный бизнес – наркоторговля. Однако безумие безумием, а таблетки импортные, в Европе распробованы и в Белгород, откуда родом Зина, попали почти сразу после столиц.
– Пусть об этом у Лени с Саней головы болят, – не сдался Балков. – Мы ищем убийцу провидца Славика.
– Сергей, не корчь из себя безответственное дитя, – предостерег полковник. – Убийства и наркотики не разделить. Поэтому и подключаем Бориса.
– Кем он представится? – полюбопытствовала я. – Зависимым с героина преподавателем?
Виктор Николаевич уподобился оседлавшему Пегаса Славе. Он втискивал Юрьева в образ бизнесмена и.., воздыхателя! Развивающийся роман Линевой и Кропотова полковника почему-то не смущал, а вдохновлял.
– Вот и поглядим, куда она Бориса приспособит. Трибуна твоя, Поленька.
Трибуна – место, где словоблудие подавляется регламентом. Умел полковник настроить на деловой лад. Но и сплетники-виртуозы не перемывают чужие кости так, как мы вчетвером перемыли их Линевой и Кропотову. И сошлись во мнении, что не принадлежащий университету, посторонний человек обладает неплохими шансами разговорить скрытную Варвару. Особенно если его придирчивая к происхождению девушек мамаша обретается за тысячу километров от сына.
– Поля, чур без фокусов. Не продлевай свое пребывание у Линевой. Борис, Леня и Саня профессионалы, – сказал Измайлов напоследок.
– Борису Борисово, мне мое. Собиралась сегодня на дискотеке смотреть в оба и слушать комментарии, но придется потанцевать. Нужна разрядка.
Юра Загорский не опоздал к молодежному клубу. Мальчик был невысоким и изящным. Когда получалось заглянуть в его светло-голубые глаза, он казался прозрачным. Раньше таких называли херувимчиками, предрекая, что они расколотят вдребезги не одно женское сердце.
Сейчас подозревают в битье мужских сердец. Воистину «трудно быть красивым». Клевета уродует, как кислота.
И еще Юра был пытливо-внимательным на особый манер. Очевидно, вникал в каждое слово, жест, гримасу собеседника. Будто старался понять, как тот обходится без наркотиков, чем заполняет свои дни и ночи.
– Мы, это, не задержимся здесь. Отец ругается. Я, это, наверняка не знаю, только предполагаю по внешнему виду, кто продает, кто покупает.
Лилия Петровна Вешкова говорила мне, что словечко-паразит «это» привязывалось к Юре после приема дозы. Я всмотрелась в парнишку, но определить на глаз, грешил ли он сегодня, не смогла.
От бессилия взмолилась: «Господи, только бы не сорвался. Разуверится в том, что может не колоться, перестанет сопротивляться, и тогда он обречен».
– Вы, это, нормальная, не лебезите, – одобрил мое поведение Юра.
– Откуда твое «лебезить»? Даже выражения «подлизываться», «рассыпаться мелким бесом» выходят из употребления. Глагол «льстить» превращается в анахронизм.
– Они, это, неприятные для самолюбия, поэтому их редко произносят. А мама просила: «Юрок, учись на отлично, чтобы мне не пришлось лебезить перед твоей училкой». Вы про мать не спрашивайте. Я год назад свою девчонку бросил.
Ее, это, Марией Ивановной звали, как маму. Предлагал, если любит, имя сменить. Она, это, ни в какую. Я-то к отцу сбежал – маленький был. Но мать меня вернуть не пробовала.
– Взрослый и мудрый – не синонимы, Юра.
– Да, для мудрости надо страдать и покоряться.
– Какой гуру тебя учит?
– Меня, это, наркота учила.
– Погоди, Юр. Благополучный юноша начинает употреблять и злоупотреблять. Но ведь наркотик не содержит опыта разочарований, преодолений, страданий и покорности, как ты сказал. Неужели действительно вспоминаются прошлые воплощения? Или генная память человечества преобразуется в доступные восприятию картинки? Зависят галлюцинации от интеллекта, образования, эрудиции?
– Вы, это, много макулатуры читаете.
Благополучный юноша накуролесит под кайфом, его и совесть мучает, и боли в ломке, и все кругом проклинают, орут, что он, это, мучитель, ничтожество без воли и чести. Хлам, отброс. Любой хочет завязать, но раз не выйдет, другой, третий… Такой опыт, это, гарантирует кошмарные видения. А пока правды про себя, скота, не поймешь, и глюки благополучные и юные.
– Сколько тебе лет, Юра? – вырвалось у меня.
– Врачи лепят, что по внутренностям сорок. А по душе мне, это, сто пятьдесят.
– Может, сменим тему?
– Да, надоело.
Он указал мне на пронырливую прыщавую девицу, потом на парня с беспокойными руками. От прочих их отличала только нервозность и стремление держаться за колоннами и спинами хлещущих колу ребят. В клубе под ненавязчивым руководством Юры Загорского я впервые заметила, что наркоманы отличаются от трезвых и пьяных. Они были узнаваемы с первого взгляда. Я сама при столкновении с такими на улице пожимала плечами: «Странный тип». Подумалось: «Смотрим мы, оказывается, на одежду. А если возьмем за правило – на людей? Изменится что-нибудь в мире?»
– Полина, – вдруг жалобно позвал Юра, – если я умру, вы, это, имейте в виду, что меня убили.
– Наркотики?
– Наркотиками.
– Кто? Юра, не прячься в свою раковину, не все люди подонки.
– Я подонок. И заслужил, это, ад.
Я уже в аду. Я так хочу, чтобы бога и вечной жизни не было. Если на том свете встречу одного человека, я не перенесу.
Меня нельзя простить. Я сам себе не прощу. Знать бы наверняка, что умрешь совсем, прямо тут сейчас бы, это, – с наслаждением умер.