Вик сидел, как натурщик в мастерской мэтра.
– Вкусно, налетай, – порекомендовала я.
– Извини, Поленька, не могу, – сказал Измайлов и положил картошку в тарелку.
– Мы же целуемся, – опешила я, искренне полагая, что церемонии отныне излишни.
– Извини, мне надо не привыкнуть, а прямо-таки прирасти к человеку, чтобы есть с ним из одной сковородки. И то в экстремальных условиях.
Испортил он мне тогда аппетит. Лучше бы провозгласил лозунг: «Даешь культуру поведения в быту!» Одно дело – чувствовать себя дурно воспитанной, другое – чужой.
Вспомнив любимого мужчину, я не сумела вовремя остановиться. Вчерашняя обида ощутимо металась внутри. То в сердце кольнет, то в желудок врежется, то барабанную перепонку пощекочет.
– Ты собралась платить за квартиру, в которую неизвестные мужики приходят умирать? Не вынуждай меня тащиться к Линевой, передавать от тебя привет и сообщать, что угол тебе сдал я, – заявил полковник.
Это была потрясающая ругачка с подробным перечислением прав и обязанностей граждан вообще, меценатов, побирушек, господ, женщин, мужчин, преступных отморозков и прочая – в частности. Мы тонули в пучине античной и средневековой философии, а потом отдыхали на твердыне марксистско-ленинской. Использовали горячие аргументы типа: «Сам дурак, сама дура».
И леденили друг другу кровь изысканной вежливостью. Мы цитировали классиков и сочиняли афоризмы. Пресловутым методом проб и ошибок я пользовалась безукоризненно, потому что другими овладеть не удосужилась. Через два часа страстных споров стало ясно, что милицейскую бдительность лучше всего глушит моя тупость. И в ответ на не лишенные остроумия и здравого смысла доводы я принялась бубнить:
– Ничего со мной не случится за две недели. Мне надо работать. Я в любой момент могу просто-напросто убраться оттуда и не возвращаться. Ничего со мной не случится…
И снова по кругу.
После того как взбешенный Измайлов назвал мои однообразные выступления «непролазным дебилизмом», я с ходу спросила:
– А каковы результаты вскрытий, экспертиз, обыска? Больше недели прошло. Вдруг действительно не стоит соваться?
Окрыленный моей понятливостью, Юрьев заговорил, и к тому моменту, когда полковник меня раскусил, выложил главное. В салфетку Варвара отсыпала не яд и не противозачаточное, а сильнодействующее снотворное. Таким же попотчевали Вениамина Кузьмича Загорского. Потом ему, спящему, сделали внутривенный укол. Только вместо лекарства ввели воздух. Смерть наступила от эмболии. На кофейных чашках были отпечатки пальцев Зинаиды и Вениамина Кузьмича. В крови самой Зины Красновой обнаружили слабую концентрацию синтетического наркотического вещества.
Судя по состоянию печени и почек, девушка была начинающей наркоманкой.
В ее сумке под тетрадками нашли еще одну капсулу со снотворным. Изощренно убитый Вениамин Кузьмич Загорский имел волгоградскую прописку. В Волгоград послали запрос и с часу на час ждали исчерпывающих сведений о невезучем приезжем.
Упоминание о наркотике сделало меня совершенно неуправляемой. Даже Измайлов оказался не готов к такому-краснобайству. Я сулила, что Варвара Линева обязательно поделится со мной сокровенным. Ведь вот-вот наступит момент, когда ей нестерпимо захочется поговорить о подруге. Я бралась обаять безутешного Лешу Трофимова и выпытать у него то, что нормальные люди скрывают от родителей и милиционеров. Я обязалась «прощупать» хозяйку, у которой наверняка есть ключ от квартиры… На удочку, как водится, попался Сергей Балков.
– Виктор Николаевич, – негромко сказал он, – мы в дерьме по уши с этим убийством. Ей-богу, проще подкупить патологоанатома, чтобы написал, будто Загорский скончался от инфаркта.
У Полины статья получится и без проживания по одному адресу с Линевой.
А у нас… Пусть бы осторожно разведала хоть что-нибудь.
– Она – осторожно? Не зли меня! – рявкнул полковник. Но я уже вцепилась в спасательный круг, милосердно брошенный Сергеем. Балков почему-то считает, что отлучать меня от расследования преступлений, в которые я сама собой вовлекаюсь, бессердечно и глупо.
– Предупреждаю, великие сыщики: или я перебираюсь к Варваре и благословляю ваш контроль, или не перебираюсь и пользуюсь свободой действий. Учтите, насильственного изменения моих творческих планов я никому не прощаю.
– Ультиматум предъявила! – торжественно возвестил Борис Юрьев.
– Опять, – застонал Измайлов, – опять мы вынуждены идти у нее на поводу.
– Я вынуждена идти у вас на поводу.
Знаете же, как меня утомляют ваши запреты и указания, перестраховщики.
Они переглянулись. Дальнейшее было театром абсурда. Я встала навытяжку и добросовестно повторила за Виком страшную клятву: не торопиться, не трепаться, не проявлять инициативы, не рисковать и т, д. Менты все равно смотрели на меня с сомнением.
– А если я случайно нарушу данное товарищам слово, пусть разразит меня гром или покарает твердый кулак Виктора Николаевича, – добавила я от себя для пущей убедительности.
Зажмурилась. Кто-то из них троих всхлипнул.
Статью предстояло сдать в срок. А поскольку человеческие замыслы всегда корректируются реальностью, я не была расположена бездельничать в снятой квартире. Один из заместителей главы Центра по профилактике и борьбе со СПИДом живо откликнулся на просьбу о содействии.
– У нас есть дама, увлеченная объединением специализаций врача-инфекциониста и врача-нарколога. В сущности, ей осталось только название этому гибриду придумать. Обратитесь, я ее предупрежу.
В его голосе проскальзывала то ли язвительность, то ли насмешка, то ли зависть, что делало даму интересным объектом исследования. Она, похоже, взвалила на себя дополнительную нагрузку и не согнулась. Таких коллеги не слишком жалуют.
– Приходите, но имейте в виду, я очень занята, – сказала Лилия Петровна Вешкова и положила трубку.
Я заторопилась. Занятые женщины непредсказуемы, несносны, но забавны.
Упустить шанс познакомиться с такой было грешно.
Однако я забыла, что любое предприятие надобно начинать договором с собой, а не с партнером. Мне пришлось обращаться к прохожим – я не слишком ориентировалась в этом районе, а вход в здание к тому же был со двора. Люди пятились и отрицательно мотали головами, дескать: «Чур меня». Наконец вся из себя испитая, вялая особа уточнила:
– Это куда заразные смертники на анализы ходят? Вон, через сквер и арку.
Молись Богородице, может, тебя пронесет, молоденькая совсем.
После подобного напутствия я прижалась к дереву с толстым стволом и кружевной осенней кроной, закурила и призналась себе, что наступил отлив энтузиазма и на дне валяется в остатке всякий безобразный мусор. "Вирус иммунодефицита человека, сокращенно ВИЧ, передается половым путем и через кровь…
Заразиться синдромом приобретенного иммунодефицита, то есть СПИДом, бытовым путем невозможно…" Даже отметив несуразность сочетания «заразиться синдромом», даже будучи качественно теоретически подкованной, я не могла заставить себя взяться за ручку двери, захватанную сотнями ладоней несчастных.
Эх, исповедовала бы элегантность, носила бы перчатки. Обернуть кисть носовым платком? Неловко. Не так давно сказала про пожимающую руки больным СПИДом принцессу Диану: «Тоже мне подвиг. Нашли о чем трезвонить». Кретинка. Кое-как я уломала себя. И предстала перед Лилией Петровной Вешковой, будто пробежав марафон. Не врут ученые.
Если мысленно заниматься аэробикой, пульс и дыхание учащаются, словом, организм легко обмануть. Или не легко?
«Обязательно выясню, ради чего медики ввязываются в столь опасное дело, – решила я. – Вряд ли им миллионы платят».
С Вешковой мы разговаривали около часа, и к концу беседы я была убеждена в собственной правоте, как никогда. Не отпуская к Варваре, Измайлов пытался заставить меня обойтись вот этим – количеством больных, призывами к властям предержащим дать денег на медицинские программы, названиями групп риска, стоимостью лекарств. Я сама ничего тягомотнее отродясь не слышала. Зачем писать то, что заведомо читать не станут?