- Я сказал, трахай, парень! - закричал Имон.
- Трахай башку, как ее еще никогда не трахали! - импровизировал "Пузо".
Такер хлопнул в ладоши.
- Залей молофьей до краев "тыкву" своему брательнику!
- Трахай эту башку, - сказала Сара Мэй Брайсу на ухо. Она ладошкой похлопывала снизу ему яйца, будто подбрасывала монетки. - Трахай! Трахай!
Брайсу было невыносимо стоять здесь сейчас и думать: В данную минуту я пихаю член в мозг своего брата. Он хотел, чтобы все это кончилось. Это было необходимо, пока он полностью не утратил рассудок. Хотя он подозревал, что, возможно, уже слишком поздно. У Оги снова дернулась нога. Брайс закрыл глаза. Он по-прежнему все слышал, но это было не так страшно, как видеть. Он двигал тазом вперед без участия Клайда, погружаясь как можно глубже в череп Оги. Снова. И снова. Долбил просверленное отверстие, закрыв глаза от ужаса, пытаясь думать только о Марси, о руках Сары Мэй, массирующих его, стараясь не замечать веселящихся деревенщин, напоминающих ему о том, что именно он делает, и телефон, увековечивающий апогей его падения.
- Раскачай эту черепушку, сынок, расколи ее пополам!
- Ты трахаешь эту башку, как настоящий профи!
- Давай, городской! Накачай из "шланга" своего братца! Это будет "кончун" всей твоей жизни!
Брайс махал бедрами взад-вперед, в "кроличьем" ритме. Фрикции становились неоспоримо и настораживающе приятными, хотя внутренний голос шепотом заверял, что он просто прикидывается, а вовсе не поддался чарам этого безбожного распутства. Его мошонка начала сокращаться под накатывающими волнами удовольствия. В голове раздавался характерный ритмичный звук правильного "головача": ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! ТУК! Казалось, он милосердно заглушил весь остальной мир, сузив реальность до физического процесса и ощущений. Обстоятельства казались какими-то бессмысленным, непостижимым понятием.
- Вот это, парни - это! - я называю "головач"! - провозгласил Имон из другого мира, но его слова почти не воспринимались даже на подсознательном уровне.
Отверстие принимало Брайса словно перчатка руку, воспламеняя нервные окончания вдоль всей длины его члена. Ему казалось, будто его распирает перед последним мощным выбросом, а голова вот-вот взорвется под напором его набухшего органа. Затем он с триумфом, и к счастью для себя, почувствовал, как, сродни делению атома, детонирует оргазм. Галлоны семени хлынули из мягких угольков, нежно поддерживаемых рукой Сары Мэй, будто копились там всю жизнь.
Он не знал, выражает ли его сопутствующий крик вершину ужаса или высшую форму наслаждения, когда-либо известную ему.
***
Брайс сидел за рулем. Пасмурное небо, казалось, соответствовало его отъезду из Люнтвилля, было бесцветным, как лицо человека, впавшего в шок. Когда он выезжал из города, ему пришлось сосредоточить внимание на поставленной задаче. Его преследовала параноидальная мысль, что гарантия, данная Имоном, была просто фарсом, чем-то, чтобы обнадежить его, прежде чем затащить обратно в город и закончить начатое. (Возможно, лженадежда обеспечивала лучший "головач".) Он следил за зеркалом заднего вида так же часто, как за дорогой впереди, и напрягался, как рояльная струна, всякий раз, когда замечал какую-нибудь машину. Большинство улиц были двухполосными, и по вполне понятным причинам кто-то просто двигался сзади, не желая его обгонять. Но Брайс был уверен, что этот кто-то хочет, чтобы он остановился. Один раз это была пожилая пара на машине, которая, наверное, лет сто назад соревновалась в дрэг-рейсинге с "Моделом Ти" (автомобиль, выпускавшийся компанией "Форд" с 1908 по 1927 годы. - прим. пер.). Но Брайс не успокоился, пока они не свернули с основной дороги на какую-то грунтовку. Он продолжал наблюдать за ними в зеркале заднего вида, пока не появилась другая машина, и параноидальный цикл не повторился.
Наконец, он добрался до более населенных районов и более загруженных дорог. Казалось, с Люнтвиллем их разделяют целые эоны, хотя он проехал всего несколько миль. Живописность ландшафта, которая ошеломляла его по дороге сюда, сейчас оставалась для него незамеченной. Едва он вернулся в цивилизованный мир, его истощенный разум будто отступил, перестал подгонять его. Это была демонстрация стойкости мышечной памяти, так как после этого в голову ему не пришла почти ни одна сознательная мысль. В машине он хранил полное молчание. Никакого спутникового радио, лишь шуршание шин по асфальту и нарастающий вой двигателя во время ускорения. Это вызвало у него в памяти визг кольцевой пилы, и все снова стало проигрываться у него перед глазами. На середине пути он попал под дождь, и звук работающих "дворников" превратился для него в ТУК! ТУК! ТУК! В голове у Брайса царил вакуум. Никаких комментариев, ни угрызений совести, ни страха, ни скорби... лишь бесконечно повторяющаяся "та" ночь в "Перекрестке" или "белый шум" давления в ушах, когда он проезжал по шоссе мимо гораздо более нормальных городов и городишек.