Однако мы были Старшим Домом Фииншир, и на людях мы все вместе заразительно хохотали над совершенно несмешными анекдотами, проникаясь родственным духом, — все это делалось ради "чести и лица Дома", но теперь я понимаю, что тогда это мне безумно нравилось…
Но стоило гостям уехать — и мы снова разбредались по своим комнатам, глядя друг на друга, как на совершенно чужих людей, по странной случайности оказавшихся в одной комнате. Мы все были одиночками — кроме, пожалуй, Винкл, милой девчушки, которой до образа ангелка не хватало только крылышек и нимба, души нашей семьи и нашей виллы. Теперь я понимаю, что отец отнюдь не ненавидел ее; он не мог ее ненавидеть и даже, пожалуй, любил свою младшую, милую, многообещающую дочь, хоть ее гены и не были особенно чисты — мы верили, что они не повлияют на ее судьбу. Любил — и до последнего надеялся… Было ли его показательное безразличие к Винкл способом примириться с ее смертью?.. Я не знаю ответа на свой вопрос; но даже если и было, он не мог бы придумать ничего более жестокого по отношению к своей дочери, даже если бы специально старался.
Тогда я был молод и горяч; теперь же я понимаю, что моя семья не была ни хорошей, ни плохой — она были лишь порождением своей эпохи погони за чистокровностью, — что, впрочем, не меняет моего к ней отношения.
Под моими ногами шуршали листья; я бездумно свернул на Аллею Волков, затем на окольцовывающую виллу и ухоженную часть парка Аллею Сердца, названную так за растущие здесь цветы, а после и вовсе двинулся в "дикий" сад по заросшим дорожкам безо всяких мраморных плит. Я не боялся здесь заблудиться — этот парк был знаком мне, как собственная ладонь; ноги сами несли меня к далекой обвитой виноградом беседке у обрыва, на дне которого журчала небольшая, но буйная речушка. Поскольку мысли меня одолевали исключительно темные, лучшего места я не смог бы найти.
Дорожка, кое-где еще вымощенная потрескавшейся брусчаткой, становилась все уже, пока окончательно не превратилась в теряющуюся в траве тропку. Отец любил дикую, заброшенную природу; это тот редкий случай, когда наши вкусы совпадают. Мы оба любили эту беседку, шутливо и метко прозванную в нашей семье комнатой плохого настроения. Гулять по мрачному саду, обдирая кусты "разбитого сердца", и травить душу были воистину взаимодополняющими действиями.
Дальше тропинка уходила влево, но идти кругом мне не захотелось; я свернул, и уже через несколько десятков шагов вышел к каменному склону оврага, за который вцепилось приметное, необыкновенно кривое деревце. Еще немного влево, вдоль обрыва — и вдали уже показалась беседка, да так резко, что я остановился, как вкопанный.
На скамейке в укромном углу Ал и Винкл целовались.
Я резко сдал в кусты и пошел обратно той же дорогой, стараясь поменьше шуршать, хотя сейчас они вряд ли заметили бы меня.
На душе было пусто и гадостно. Я медленно шагал по растрескавшимся плитам и чувствовал себя странно одиноким и всеми покинутым.
— Ал, это просто безответственно!..
— Что — безответственно?.. — невозмутимо уточнил Аластор, глядя на меня поверх тома "Политологии…".
— Пудришь девчонке голову!
Обсуждаемая "девчонка" сидела сейчас в башне и, как надеялся гувернер, учила физику. Впрочем, я не удивился бы, узнав, что это время она посвятила докачиванию какого-нибудь эльфа из online-стратежки до шестнадцатого уровня…
— Тор, я не понимаю, о чем идет речь, — таким же безразличным тоном заявил Ал.
— О Винетт, разумеется, — раздраженно произнес я. — И о том, что вы с ней…
— Так, подожди. — Я подавился своими возмущениями и покорно запихнул их обратно. — Тебе-то какое до всего этого дело?..
— В смысле?..
— В таком смысле. Ты ей кто?.. Брат, парень, муж, отец, престарелый дедушка?..
Я поперхнулся.
— Вот и не лезь не в свое дело.
— Винетт, — официальным тоном заявил я, — гость нашего Дома, сестра моего лучшего друга и хорошая знакомая младшей леди рода Фииншир…