Достигнув своего, Головатый оканчивал дело. Остановка последовала в военной коллегии, в приготовлении патентов, произведенным по представлению Головатого. И как он хотел всё окончить при себе, то и доложил о задержке его графу Н.И. Салтыкову, как председательствующему в военной коллегии.
— К чему им патенты, — сказал граф, — излишние расходы. Достаточно им и указа военной коллегии.
— Да ничего, ваше сиятельство! — отвечал Головатый. — Указ, как на бумаге вообще о всех написан, так его не разорвать же на клочки, всем произведенным для «квитка», а пусть уже отпечатают на пергаменте.
На другой день выданы все патенты.
Головатый, приняв высочайшую грамоту в приличном ковчеге, большой хлеб, сверх коего были вытиснуты слова: «Царское Село», богатейшую, в старинном вкусе, серебряную, жарко-вызолоченную солонку с таковым же наверху двуглавым орлом, при солонке в таком же роде серебряное, вызолоченное блюдо, — на сих вещах означено было время и причины пожалования их «войску верных черноморских казаков» — сабли кошевому и себе, — выехал из Петербурга и по дороге заехал к отцу моему.
Находясь в Петербурге, он постоянно переписывался с отцом моим, извещал его о представлении государыне, ожиданиях, горестях, о всяком бывшем с ним случае, из чего и из рассказов его потом я изложил это всё; наконец, поспешил уведомить о торжестве своём и предварил за несколько часов о приезде своём к нам, чрез одного из «хлопцов» своих, полковника Высочина. Этот хлопец мерялся не аршином, а сажнем: ростом, в плечах и в объёме он имел только по одному саженю. Между прочим скажу, что Высочин хвалился своею парою платья, сшитого для него в Петербурге, по заказу его. Что же? Напереди, в полах верхней черкески его, сукно поставлено было с золотыми клеймами, бывающими обыкновенно в концах сукна: «drap superfin à la couronne»[5]. Когда же ему сказали, что это нейдет:
— Овва! се краса. Я через то и за сукно дорогше заплатыв, щоб сии цяци мини досталися. Я и в Петенбури так щиголяв!
Отец мой встретил Головатого по-старинному, с пушечною пальбою и с хором музыки. — «Полюбил меня вчерне», — сказал Головатый при выходе из коляски, бросаясь к отцу моему и со слезами обняв его...
Пошли пиршества. Головатый прогостил у нас целую неделю. В каждый обед на столе, вместо всех украшений, стояли царские подарки черноморцам: хлеб, солонка с блюдом, грамота в ковчеге и сабли. Городские чиновники ежедневно навещали Головатого и поздравляли его с полученными для войска царскими милостями.
В свободное от посетителей и пиршеств время Головатый составлял церемониал, как должно войско встретить и принять царскую милость; тут же он докончил начатую им дорогою песню и, подобрав к ней голос, целый вечер заучал её «танцору Николе» и, удостоверяясь, что он уже её крепко помнит, отправил его с составленным церемониалом и другими препоручениями к кошевому, а Николе подтвердил выучить казаков петь сложенную им песню. Вот она:
«Ой, годі ж нам журитися*,
Пора перестати;
Дождалися от цариці
За службу заплати.
Дала хліб-с1ль і грамоту
за вірнії служби.
От тепер ми, миле браття,
Забудем всі нужди.
В Тамані жить, вірио служить,
Границю держати,
Рибу ловить, гор1лку пить,
Ще й будем багаті
Та вже ж можна женитися
I хліба робити;
А хто прийде із невірних,
То як врага бити.
Слава богу — і цариці!
А покой гетьману!
Злічили нам в серцях наших
Великую рану.
За здоров'я ж ми цариці
Помолимось богу;
Що вона нам указала
На Тамань дорогу!»[6]
Головатый выехал от отца и прибыл к войску. Церемониал был отлично устроен и произведен. Старшие чиновники, бывшие с Головатым, несли хлеб, от царицы пожалованный; меньшие сыновья Головатого, Афанасий и Юрий, сабли; за ними сам Головатый нёс высочайшую грамоту и солонку на блюде. После обыкновенного служения, молебствия и прочтения грамоты разделён был хлеб на части: одна оставлена для хранения в войсковой церкви, на память в роды родов; прочие же разделены были всем казакам, наличным и в откомандировках находящимся. Потом Головатый препоясал кошевого саблею, высочайше пожалованною, а сей Головатого ему назначенною. После чего началось пиршество при беспрестанном повторении песни: «Ой, годі ж нам журитися». Всё это подробно описано в «Московских ведомостях»* 1792 года, в сентябрьских или октябрьских нумерах.
5
«тканину найтоншу до корони»
6
Вот кем, когда и для какого случая сложена эта песня, а не так, как сказано в «Очерках России»: грамотою предоставлено черноморцам на Тамани пользоваться «рыбными ловлями, производством и продажею вина свободно» и проч. Это всё выражено в песни.