— Хм… — ЭТОТ опять принялся ботинком гонять телефон. Загнал в кучу хлама, там железно лязгнуло. — Гол!… Меня, например, интересует такая штука: ты всегда ходишь на работу в костюме? И при галстуке?
— А что?
— Тебя заставляют его носить, или это твоя собственная инициатива? — теперь визави стал катать по полу то самое лязгающее, Вадиму видно не было.
— Да, у нас такое требование.
— И как, тебя не парит такое требование?
— Нет. Ну, тебя же не парит, наверное, и не удивляет, что больничные санитары ходят в халатах? Или строительные рабочие в спецовках? Просто это профессиональная одежда.
— Профодежда… Тебе его что — за счет фирмы пошили?
— Нет.
— То есть, — ЭТОТ с видимым усилием и звучным скрежетом прочертил ногой по доскам полукруг, — ты на него сам потратился?
— Да.
— И сколько твой костюм стоит?
— А что, — в Вадиме уже и ехидство проклюнулось, — тоже такой хочешь?
— Что я хочу, — собеседник вовсе отвернулся от Вадима, поглощенный металлическим перекатыванием, — это чтоб ты рассказал мне, на что деньги тратишь.
— Тебе полный отчет представить?
— Нет, зачем. Мне интересно — что для тебя самое важное. Ну, цель. Ради чего ты свои деньги по телефону зарабатываешь. Ты их пропиваешь? Шмотки приобретаешь? Или там — на машину дорогую копишь? У тебя есть машина?
— Нету.
— Но купить собираешься.
— Допустим.
— И какую собираешься?
— Еще сам не знаю. Смотря по ситуации.
— Ну хоть подержанную или новую?
— Подержанную. Наверное. Руки развяжи, а? Я не могу так с тобой базарить. Больно зверски.
ЭТОТ обернулся:
— А ты не убежишь?
— Куда я убегу, когда у тебя ствол в сумке…
— Точно не убежишь?
— Не убегу.
— Ну ладно, — псих/не псих приблизился к Вадиму, зашел за спину, подергал, хмыкнул: — Тебя еще хрен развяжешь.
— У меня нож есть.
— О-о, — восхитился ЭТОТ. — Нож? Чисто перо?
— Перочинный.
— Где?
— В брюках, в кармане. Нет, в правом.
— Да, эт' нож, — он подергал цепочку, связавшую с брючной штрипкой красный скругленный брусочек в палец размером с золотистым крестиком на щечке. Рванул, вырвал. Снова шагнул за столб, повозился: — Таким ножом разве в зубах ковырять.
Вадим почувствовал, что руки свободны. Первым делом он сел, прямо задницей на загаженный пол, привалился к столбу, принялся мять мертвые кисти. Освободитель кряхтел досками поблизости. Вадим глянул исподлобья. Тот задумчиво изымал из красного пластмассового тельца все загадочным образом уместившиеся в нем лезвия, щипчики, пилочки, штопоры, шила, открывашки:
— Так какую подержанную тачку ты хочешь?
— Не знаю. БМВ, может быть.
— Боевую машину воров? Типа понты?
— Почему понты? — кисти наконец заныли. — К подержанным бэмкам запчасти дешевые, и достать никаких проблем. И ломаются они редко.
— Ну ладно. Но тачка ведь для тебя не главное. А что для тебя главное?
Кисти помаленьку оттаивали. Вадим старался не морщиться от мучительной маеты — особенно почему-то под ногтями.
— А может, это тебя не касается?
— Что меня касается — мне решать, — ЭТОТ полюбовался на разлохмаченный швейцарский ножик, уподобившийся махонькому вареному ракообразному — и резко швырнул его об пол рядом с Вадимом. Швейцарец отрикошетил в одну строну, какая-то его звякнувшая конечность — в противоположную. — Давай я не буду за волыной лезть, лады?
— Лады, — Вадим напрягся — руки пульсировали уже размеренно, встраивались в нормальный кровеносный ритм. Он прикинул: сумка с пистолетом — метрах в пяти, но псих прохаживается как раз между ней и Вадимом. Нет, не сейчас. — Я… — он помедлил. — Я жениться собираюсь.
— Ну? — ЭТОТ остановился, наверняка глядя сейчас на Вадима, но тот сидел, уткнув взгляд в пол, еще энергичнее массируя руки. — Серьезно?
— Представь себе, — он несколько раз сжал и разжал кулаки.
— И на ком же?
— На девушке своей.
— Ну-ка, ну-ка, — псих присел перед Вадимом на корточки, но тот по-прежнему не смотрел. — Расскажи мне о своей девушке.
Вадим быстро вскинул глаза — и встретился с глазами ЭТОГО:
— А не пошел бы ты!
Псих бритвенно прищурился, но голос был по-контрастному мягок, сожалеющ:
— Не, боденшатц. Ты все-таки не понял… — он точным движением бросил правую вбок. Взял с пола. Поднялся сам, перехватывая. Ту самую железяку, которую он всю дорогу валял — полутораметровый здоровенный равномерно порыжевший ржавчиной лом. Направил на Вадима уплощенное, расширяющееся на конце острие. Пожалуй, Вадим решился бы на драку, и даже был готов к пистолету, но — никак не к грязной заскорузлой вещественности, тяжести, грубости этой жлобской хреновины. — Продолжаем разговор, — псих — псих, псих, ебанашка! — лыбился блаженненько. — Что у тебя за девушка?
— Что тебя интересует? — Вадим, не отрываясь от столба, распрямился в несколько приемов.
— Ну, как зовут, во-первых.
— Лена.
Убью, подумал Вадим. Я тебя, сука, убью.
— Лет ей сколько?
— Двадцать два.
— Работает, учится?
— Да.
— Что — да?… Э! Але!
— Зачем ты это делаешь?
— Я же сказал: я хочу понять. Как вы живете, гомункулы, блядь, чем? — ебанашка качнул ромбовидной головкой лома. — Что думаете, что чувствуете… Ты ее любишь? Але!!!
— Да.
— Вы давно встречаетесь?
— Полтора года.
— Как вы познакомились?
— Обычно, — Вадим стиснул зубы. — Обыкновенно. Она… Знакомая сестры. Однокурсница.
— А. Где она учится? На кого?
— На психолога.
— Какой курс?
— Четвертый.
— Подрабатывает?
— Угу.
— Где?
— В центре реабилитации.
— Наркоманов лечит?
— Типа того.
— Как выглядит?
— Слушай…
— Ну?!
— Зачем…
— Ты. Боден-хуеден, — лом ахнул в доски в паре сантиметров от вадимовой ступни. — Вопроса не понял?
— Понял.
Убью.
— Ну!
— Что?
— Красивая она — твоя… Лена?
— Да.
— Ну, а конкретнее? Рост?
— Невысокая.
— Волосы?
— Рыжие… Светло-рыжие.
— Глаза?… Глаза?!
— Серые.
— Ну вот видишь. Правда, наверное, красивая. Как она тебя называет?
— Вадик.
— Ты предложение сделал уже, Вадик?
— Нет.
— Но собираешься?
— Да.
— И скоро?
— Скоро.
— Вы Новый год вместе решили встречать?
— Да.
— Где?
— У меня.
— Так ты предложение, случаем, не под это дело намерен?…
— Пошел на хуй.
— Не нервничай, — ЭТОТ положил лом на плечо. — Ну вот сделаешь ты ей предложение. Она согласится. Согласится ведь? А то… Ну, поженитесь вы. Ну, дите заведете. Заведете? Заведете. Да не одно. О'кей. И что?