В пятницу утром Лупе Санчес получила сообщение, что отцу ее – генералу – гораздо хуже, и она засобиралась на субботу в Лос-Анджелес.
В пятницу вечером Мартин и Мона пошли посмотреть фильм, номинированный на Оскар. Продолжался он сто десять минут и, несмотря на участие трех звезд, обоим показался невыносимо скучным (коротко говоря, премия у режиссера в кармане).
– Да нет, спасибо, не стоит, – покачала головой Мона в ответ на предложение Мартина освежиться где-нибудь в баре. – После такого фильма лучше всего освежиться на воздухе. Пошли погуляем.
Они неспешно зашагали вверх по Банкрофт-стрит, миновали Международный дом, вышли на Панорамик-вэй, и все это время Мартин превозносил мексиканские фильмы, столь высокомерно третируемые американскими критиками, которые явно предпочитают совершенную чушь вроде той, что они только что посмотрели. В момент, когда они проходили мимо дома Синтии, лекция, которую Мона слушала с похвальным терпением, была прервана появлением Алекса Брюса.
– Привет, – окликнул он их. – Идете гулять в такую безлунную ночь?
– Луна не всегда так уж необходима, – негромко проговорила Мона.
– Наверное, да. А иногда так и просто мешает. Мы только что поговорили с Синтией, – добавил он, обращаясь к Мартину.
– И?..
– Полагаю, историю можно считать законченной. Мы нынче вроде как назвали вещи своими именами. Выпили по паре стаканчиков, это сняло напряжение, и сказали друг другу все, что давно хотели сказать. Так что, Мартин, если у тебя шевелились какие-нибудь идеи насчет того, что, женившись на деньгах Вудов, я сыграю роль Мецената при молодых честолюбивых авторах, то об этом можно забыть.
– Очень жаль, Алекс. Но, наверное, вы с Синтией из тех, кто просто не подходит друг другу.
– Возможно, – пожал плечами Алекс. – Однако это еще не повод, чтобы занимать кого-то своими проблемами. «А те, кто вламывается в дверь, свиданье чье-то нарушая…»[71], ну, в общем, дальше ты помнишь. Я тоже хочу прогуляться, мозги проветрить, но вам свою компанию навязывать не буду. К тому же я люблю ходить быстро, иногда даже возникает ощущение, будто убегаю от чего-то…
– «Но за спиной, я слышу, мчится…»[72], – продекламировал Мартин.
– Вот-вот, что-то подобное. Ладно, пока. – И Алекс зашагал к подножию холма, да так быстро, что Мартину невольно вспомнились другие строки:
И Мартин с Моной двинулись вдоль дороги, где не горели фонари, и, тесно прижавшись друг к ругу (что логически вытекало из всей ситуации), назад не глядя, не заметили кого-то крадущегося по пятам Алекса Брюса.
В отсутствие луны холмы покоились в мирной тьме. Остановились Мона с Мартином ровно там, где в воскресенье разговаривали на испанском. Сейчас же они говорили – если говорили вообще – на странной смеси просторечного английского с просторечным испанским, что наилучшим образом соответствовало моменту. И Мартин, явно игнорируя им же приведенное первое правило детектива, был бесконечно счастлив.
Все произошло мгновенно и неожиданно, посреди долгого страстного поцелуя. Сначала на дорожке послышались шаги, затем возникла быстро шагающая фигура, далее послышался выстрел, фигура упала на землю, а на противоположной стороне дорожки мелькнула чья-то длинная тень. События развивались столь стремительно и непонятно, что Мартин не успел осознать происходящего и тем не менее, не давая Моне удержать себя, импульсивно метнулся туда, где он заметил тень.
Здравый смысл, в данный момент отключившийся, должен был бы заставить его почувствовать облегчение: тень не выстрелила и не растворилась в темноте. Напротив, бросилась к нему. Его обхватили мощные руки. Мартин не был искушен в поединках, да и физически не силен – в отличие от противника. Но все же, не лишенный ловкости и смутно помнящий приемы джиу-джитсу, он под конец долгой изнурительной борьбы сумел произвести на тень некоторое впечатление, по крайней мере заставить выругаться на беглом немецком с выраженным швейцарским акцентом.
– Курт! – выдохнул Мартин, и тень отступила.
– Мартин! Du! Um Gottes willen!..[74]
Они пытались разглядеть друг друга, но было слишком темно. Подозрение… Настороженность… Страх… Курт с грустью потрогал большой палец руки – он сильно болел.
– Выстрелили откуда-то издалека, с твоей стороны тропинки, – вымолвил он наконец.
71
Слова одной из арий комической оперы «Микадо», написанной композитором А. Салливаном по либретто драматурга У. Гилберта.