– Да, но кто?.. Почему?.. – Собравшись с мыслями, Мартин, повернулся к лежащему на тропинке телу. Над ним склонились две женские фигуры.
– Я услышала, как по тропинке кто-то бежит, – повернулась Мона к подошедшим Курту и Мартину. Во второй девушке последний, приглядевшись, опознал Лупе Санчес.
– В таком случае преследовать не имеет смысла, – сказал Мартин. – Кто бы то ни был, пока мы с Куртом упражнялись в силе и ловкости, он давно мог укрыться где-нибудь в лощинах.
– Помимо выстрела есть еще кое-что, – добавила Мона и протянула Мартину булыжник, завернутый в перевязанный резинкой лист бумаги.
Мартин не нуждался в подсказке насчет знака, который увидит, развернув бумагу, как не понадобилось ему зажигать спичку, чтобы в лежавшем на земле человеке узнать Алекса Брюса.
– Слушай, но это же метод Вэнса! – воскликнул я. – Ты убиваешь их одного за другим и…
– Боюсь, – задумчиво проговорил Мартин, – боюсь, впервые на протяжении всего повествования я должен признать себя виновным в нагнетании мелодраматизма, за каковой, бывало, укорял Холмс доктора Ватсона. Видишь ли, Алекс Брюс не был мертв.
– Нет? – с некоторым, признаю, разочарованием переспросил я.
– Нет. – Мартин сделал глоток ликера «Грэнд Мэринер» и, дождавшись, пока официант уберет остатки десерта, продолжал: – Пуля всего лишь поцарапала ему висок, хотя сознание он потерял. Но тот факт, что в него стреляли, важен в любом случае, выжил он или погиб. То есть важен с точки зрения повествовательной интриги. А так мне было бы, конечно, очень жаль потерять такого друга, как Алекс.
– Ну и что было потом? – нетерпеливо спросил я.
– Потом? Ничего.
– Как это ничего?
– А вот так. Ничего. Если оставить в стороне две-три детали, которые Эшвин назвал бы вспомогательными, я изложил тебе все дело. Помнишь, пересказывая содержание того дурацкого романа об убийствах в поезде, я обратил твое внимание на слова, сказанные детективом своему напарнику-простаку: «Теперь в вашем распоряжении все факты. Посмотрим, извлечете ли вы из них те же выводы, что и я». У нас с тобой как раз тот самый случай.
– Что касается меня, Мартин, – пробубнил я, раскуривая сигарету, – должен признать, что я вообще не пришел ни к каким выводам.
– Не расстраивайся, Тони. Я тоже. А вот Эшвин, хотя знал не больше моего, решение нашел.
– Ты действительно мне все рассказал?
– До мельчайшей подробности. Факты, к счастью, таковы, что позволяют играть по-честному, в этом деле просто не было внезапных откровений. Все мы знали все, просто получилось так, что Эшвин оказался единственным в Беркли человеком, который сумел связать концы с концами.
Я допил ликер и погрузился в печальное раздумье. При всех усилиях, ничего у меня в голове не складывалось, я был заинтригован не меньше, чем, надеюсь, мой нынешний читатель. Даже если согласиться с доктором Эшвином в том, что Шедель был убит по недоразумению, кому могла понадобится жизнь Пола Леннокса, а следом за ним – Алекса Брюса? Да если уж на то пошло, кому могла понадобиться жизнь этого последнего, если его соперник Леннокс уже был мертв?
Мартин оторвал меня от раздумий.
– Брось, – сказал он, – мы слишком много для одного вечера говорили про Семерых с Голгофы. Давай пройдемся пешком до Китайского театра – тут недалеко – и посмотрим с часок на это безостановочное представление. Я никогда его не пропускаю, оказываясь в Сан-Франциско. Быть может, в один прекрасный день пойму его смысл.
– Ну что ж, пошли. Но если тебе под силу разгадать китайскую пьесу, то, чтобы раскрыть преступление, тебе никакой доктор Эшвин точно не нужен.
– В таком случае, Тони, тебе предстоит провести ночь в одиноких раздумьях, а я подойду к завтраку и раскрою сногсшибательные факты. Идет?
– Идет.
Гостем Мартин оказался пунктуальным. В назначенное время – восемь тридцать – он был на месте, где его ждал стакан выжатого грейпфрутового сока, вскипяченный кофе, поджаривающийся бекон и французский тост, готовый отправиться на сковородку. Он довольно принюхался к запаху бекона и скосился на французский тост.
– Завтрак обещает быть вкусным, – констатировал он. – Повар из тебя, Тони, отменный, а как насчет дедукции?