Доктор Эшвин замолчал, отхлебнул виски и закурил сигарету.
– Боюсь, – улыбнулся он, – мое выступление грозит превратиться в самый длинный монолог из всех, что мне приходилось когда-либо произносить, а вам выслушивать. Не надоело еще?
– Продолжайте, – откликнулся Курт. – Мне чрезвычайно важно знать, как погиб мой дядя. – И он бросил на Алекса взгляд, исполненный ненависти.
– Я тоже нахожу все это очень интересным, – поддержал его Алекс, – и с нетерпением жду продолжения.
Доктор Грисуолд улыбнулся и моргнул.
– Все это весьма напоминает, – сказал он, – тот метод, который я использовал, устанавливая авторство нескольких пьес, которые ранее приписывались Лопе де Вега. Я тоже с интересом жду продолжения рассказа, особенно если мне предложат выпить немного воды. Ваше знаменитое гостеприимство, коль скоро оно касается виски и табака, меня, извините, не греет.
По знаку хозяина Мартин вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды, что под сводами эшвинского дома могло показаться едва ли не святотатством. Рассказ к этому временем уже возобновился.
– Тем временем, – говорил Эшвин, – самое пристальное мое внимание привлек тот чрезвычайно любопытный факт, что двое людей, не имеющих никакого отношения к доктору Шеделю, обладали стопроцентными алиби на время его убийства; более того, всячески старались, хотя в этом не было решительно никакой необходимости, его подчеркнуть. В тот вечер мисс Вуд упорно просила свою приятельницу мисс Робертс зайти к ней. Эта исключительная настойчивость показалась мисс Робертс необычной и так и не нашла объяснения. Следует также отметить, что точно в момент убийства Пол Леннокс сел за машинку, стук которой слышал мистер Лэм. Объяснение этому внезапному порыву трудолюбия показалось мне надуманным, тем более что мистер Леннокс столь настойчиво обращал внимание мистера Лэма на время, когда он начал – и когда закончил печатать.
Эти два алиби следовало обдумать. То, что оно на самом деле было у мисс Вуд, сомнений не вызывает, однако неожиданно срочный звонок мисс Робертс заставляет предположить, что она знала нечто о надвигающихся событиях и хотела на всякий случай обеспечить себе алиби. А вот в алиби мистера Леннокса, как я уже сказал, было нечто искусственное, в чем я особенно убедился, узнав, что у него есть электрофонограф и звукозаписывающее устройство – приставка, которая любителю серьезной музыки, в общем-то, не нужна. Времени, что он находился вне зоны видимости мистера Лэма, вполне хватало на то, чтобы дойти до дома мисс Вуд, сделать свое дело и вернуться. И у него была возможность поставить пластинку с записью звуков машинописи и незаметно уйти, – притом, разумеется, что текст, который он вскоре продемонстрировал мистеру Лэму в качестве результата своей двадцатиминутной работы, был отпечатан заранее.
Есть еще две вещи, которые заставили меня заподозрить мистера Леннокса. Одна – деталь скорее незначительная, – это его непонятное удивление при виде мистера Брюса, когда тот пришел к мистеру Лэму в ночь убийства. Другая – его подробный рассказ о Семерых с Голгофы, который я, повторяю, склонен был с самого начала считать мистификацией.
И вот, если считать, что убийца – мистер Леннокс, к этой версии я и склонялся, если далее исходить из того, что единственно возможными жертвами могли бы быть либо он, либо мистер Брюс, – а именно в этом качестве они уже себя и зарекомендовали, – то из этого следует, что мистер Леннокс намеревался убить мистера Брюса. Остается вопрос: за что?
Доктор Эшвин замолчал. Пока Мартин не услышал ничего для себя нового, и более всего его интересовало выражение лиц присутствующих. Курт делался с каждой минутой все более напряженным: до тех пор пока Мартин не убедился, сколь остро молодой щвейцарец воспринимает рассказ об убийстве, он даже не представлял себе, как дорог ему был покойный дядя. Доктор Грисуолд при каждом новом повороте темы важно кивал, словно оценивая научное качество аргументов. Алекс слушал с непроницаемым видом, напоминая собой скорее просто заинтересованного аудитора, нежели ключевую фигуру повествования.
– Спиртное, – наставительно резюмировал доктор Эшвин, – это, по моему мнению, лучший друг человека. Мне никогда не приходило в голову сравнивать собаку с бутылкой доброго скотча. Иное дело, что собаки – существа как минимум верные, а спиртное, несмотря на многие свои достоинства, – известный предатель. И если бы не предательство со стороны (если память мне не изменяет) скверного «бурбона», то я так никогда бы и не ответил на этот вопрос: за что?