Человек находился уже так близко, что мой лоб покрылся каплями холодного пота. А потом прозвучал голос:
– Вы не спите, Дулут?
Чувство облегчения показалось таким невероятно огромным, что я чуть не рассмеялся. Это был всего-навсего старик Лариби.
Он взялся за спинку кресла и придвинул его ближе к моей постели. Затем тяжело в него опустился – жалкий и неуклюжий в своей извечной серой пижаме.
– Мне необходимо поговорить с вами, Дулут, – жарко зашептал он.
Все мои страхи уже улетучились. Осталось только любопытство.
– Как вам удалось пройти мимо бдительного Уоррена?
– Он в алькове, но спит как убитый.
– Тогда рассказывайте, что там у вас.
Он склонился вперед. Одутловатое красное лицо сблизилось с моим, и я отчетливо увидел блеск в его глазах.
– Я не сумасшедший, – сказал он. – Теперь я твердо знаю. И хочу, чтобы вы тоже знали об этом.
– Рад за вас, – отозвался я без особого энтузиазма в голосе, как и без какой-либо убежденности в справедливости его утверждения.
Но его едва ли интересовала моя реакция. Он торопливо продолжал:
– Несколько дней подряд я действительно думал, что постепенно лишаюсь рассудка. В ту ночь, когда услышал звук тикера у себя в комнате. На прогулке, когда прямо у меня в ухе раздался голос моего биржевого агента. Этого вполне достаточно, чтобы любой человек на моем месте посчитал себя не вполне нормальным, не правда ли? Но затем вы нашли у меня в кармане секундомер. Я все обдумал и пришел к выводу, что меня намеренно подталкивали к безумию. Запугивали, чтобы я окончательно сошел с ума.
Я натянул простыню под подбородок и ждал, что еще он добавит к сказанному.
– Я разобрался в тонкостях их игры, – он говорил с легкой одышкой. – Мне теперь понятно, зачем меня травят. Хотите знать причину?
– Крайне интересно.
Он бросил беглый взгляд себе за спину на закрытую дверь.
– Когда я прибыл сюда, то пребывал в убеждении, что полностью разорен. Все вокруг, как мне казалось, падало и рушилось. Но я знал также, что кое-что у меня осталось, и я потеряю даже эти деньги, если продолжу игру на бирже. А остановиться сам был не в силах. Вот для чего я создал трастовый фонд, назначив доктора Ленца одним из его попечителей. – Лариби, как я отчетливо понял, нуждался сейчас только в слушателе, и потому предпочел помалкивать. – Причем условия таковы, – продолжал он, – что ему достанется четверть моего состояния, если я умру или на самом деле сойду с ума, – теперь в его голосе стали мелькать лукавые нотки. – Я подумал, что это заставит его лучше присматривать как за моими деньгами, так и за мной самим. Видите ли, я не думал, что слишком богат и подобная сделка может представлять опасность. Только поэтому я и пошел на нее. – Ему явно казалось, что он совершил очень хитрый ход, хотя для меня даже это звучало как чистое сумасшествие. – Повторю, – напомнил он, – что на тот момент я считал себя почти совершенно разоренным. Но теперь узнал, что по-прежнему остаюсь очень состоятельным человеком. У меня два миллиона долларов. И Ленцу это тоже прекрасно известно. Если я схожу с ума, полмиллиона долларов достаются его лечебнице. Полмиллиона! – он снова понизил голос. – Понимаете теперь, о чем я? Это огромные деньги, Дулут. А мне стало известно еще одно весьма примечательное обстоятельство. Все сотрудники лечебницы имеют свой пай в ее доходах, свой финансовый интерес в ее процветании. Разве не ясно после этого, зачем они хотят лишить меня рассудка? – Он рассмеялся. – Наивные. Они считают, что это им удастся. Да я более душевно здоров, чем любой мой коллега с Уолл-стрит!
Здесь я вполне готов был с ним согласиться. И логику его рассуждений тоже не подвергал сомнениям. Ленц ведь сам сообщил мне, что получит немалую выгоду, если Лариби навсегда поместят в государственную психиатрическую больницу как неизлечимо больного.
Некоторое время мы оба молчали. Силуэт Лариби четкой тенью вырисовывался на белой стене. Поредевшие волосы растрепались, как у неряшливого мальчишки.
Мне было трудно судить, насколько в здравом уме он находился. Еще труднее решить: заслуживал он сочувствия или нет. Мне он не нравился. Более того, вызывал во мне острую неприязнь, когда я вспоминал печаль, застывшую в глазах Айрис. Но ведь, если разобраться, передо мной сидел уже постаревший и совершенно беззащитный человек. А я и сам уже пережил достаточно, чтобы не понимать, какую веселую жизнь устроил ему некто, пока неизвестный.
– Им меня не одурачить, – неожиданно заявил он. – Я все еще вполне нормален, нахожусь в здравом уме, а потому только что составил новое завещание. Львиная доля моего состояния должна была отойти дочери. Она числилась попечительницей фонда наряду с Ленцем. Ей бы достался миллион наличными, если бы меня довели здесь до умопомрачения, о чем она прекрасно осведомлена. А уж она не стала бы им мешать, Дулут. Только не она.