Я продолжал читать, надеясь, что папа забудет обо мне, углубившись в свои горшки. Но желтый свет лампы, подключенной к походному генератору, становился все тусклее, и глаза уставали. Нужно было увеличить силу тока, но, если бы я попросил об этом папу, он явно отправил бы меня в постель. В этот самый момент полог палатки поднялся, и на пороге появился один из иорданских коллег папы.
— Джеймс, — сказал профессор Ахмед, — у нас гость.
Папа приподнял брови:
— Гость в такой час?
Но лицо профессора Ахмеда оставалось серьезным, и папа резко спросил:
— Что такое?
Я точно знал, что в этот момент он подумал, что это террористы или бандиты, словом, повод для беспокойства.
Должно быть, профессор Ахмед почувствовал в голосе папы тревогу, потому что поспешил объяснить:
— Ничего страшного, Джеймс, — это просто мальчик-пастух. Он сказал, что хочет видеть тебя.
— Боже ты мой! Он что, еще не спит?
Профессор Ахмед пожал плечами и улыбнулся:
— Ну, он же пастух. Ему надо пасти коз.
— А, ну да. Конечно же. Приведи его сюда, хотя я даже не представляю, что… Неважно, веди его сюда.
Профессор поднял полог палатки повыше и махнул рукой куда-то в ночную пустыню.
— Taal hinna, — крикнул он кому-то в темноту, что означало «иди сюда».
В палатку вошел арабский мальчишка. Он был примерно моих лет, может быть, немного постарше. У него было худое лицо с большими карими глазами, и он тут же окинул меня уничижительным взглядом. «Чертов нахал!» — подумал я. Как и я, мальчишка не широк в плечах. Он был худым и гибким, особенно сильно выпирали кости на запястьях и лодыжках. Его лицо, руки и босые ноги толстым слоем покрывала пыль. Мальчишке не мешало бы принять душ, но от него совсем не пахло. Это была пыль пустыни, а не грязь.
Смерив взглядом мальчишку в шортах до колен и футболке с фотографией рок-группы Arctic Monkeys, он снова повернулся к папе.
Перед нами стоял мальчик, которого нелегко смутить. У него был настолько взрослый взгляд, что он выглядел по крайней мере вдвое старше своих лет. Позже я узнал, что, в отличие от меня, он немало перенес и рано повзрослел.
В руках мальчишка держал большую урну, на вид довольно увесистую. Он поставил ее на землю и посмотрел папе в лицо, одновременно снимая рваную тряпку, которая была обмотана вокруг его головы. В этот момент кто-то крикнул профессору Ахмеду, что один из верблюдов заболел. Я был очень доволен собой: моих знаний арабского хватило для того, чтобы понять фразу. Профессор что-то проворчал себе под нос.
— Прошу прощения, Джеймс.
— Ну конечно же, иди! — сказал папа. — Я поговорю с этим парнем.
Когда Ахмед вышел из палатки, пастух заговорил хриплым шепотом:
— Сэр, я принес вам кое-что очень ценное. Очень старое.
— Для пастуха ты очень хорошо говоришь по-английски, — сказал ему папа. — Где ты учил язык?
Мальчишка немного напрягся.
— Мой отец был учителем, — сказал он. — В одной школе в Аммане. Он научил меня хорошо говорить по-английски.
— Действительно, научил неплохо.
Казалось, мальчик хотел полностью прояснить этот вопрос:
— Мой отец погиб, несчастный случай. У меня нет матери — она умерла, когда я родился. Меня послали сюда, здесь живет мой дядя.
— Твоему дяде принадлежат отары овец?
— Мой дядя — богатый человек, у него большой дом. Но он не любит меня, поэтому и послал на ферму. Мне приходится работать на фермера.
— Понятно. Ну а что ты мне принес? Эту замечательную урну? Это действительно ценная штука…
По папиному тону я понял, что он сочувствует этому иорданскому мальчику. А я лично очень сомневался, не сочинил ли мальчишка всю эту слезливую историю прямо на ходу, чтобы разжалобить папу и получить побольше денег. Может, этот горшок чего-нибудь и стоил, а может, нет, но папа все равно собирался купить его. Он присел и начал изучать горшок, ощупывая его руками и проводя ногтем по узору.
— Этот орнамент… — начал он, но мальчишка его перебил:
— Не сам горшок, сэр. Там кое-что внутри.
Папа взглянул на него, изучая его лицо в тусклом свете лампы.