Еще, помимо хлипкого шкафа да вязаного круглого половика, в глаза бросалась огромная книжная полка, с самого низу и чуть ли не до потолка заставленная потрепанными печатными изданиями. Мопассан, Дюма-младший, Драйзер, Хемингуэй -- эти и многие другие имена отчетливо проглядывались на потемневших переплетах. Казалось, души самих авторов витают где-то поблизости, время от времени вселяясь в собственные произведения.
-- Читаете? -- спросил Квашников более для того, чтобы заполнить неловкое молчание.
-- А что еще делать в моем-то положении? Некоторые уж раз по пять прочитал, сам же и комментирую прочитанное. Вслух. Чтоб не сойти с ума от полного одиночества.
Снова раздался стук костылей да скрип несогласных друг с другом половых досок. Хозяин квартиры присел на диван, и тот тоже скрипнул -- протяжно, даже ласково, будто по-своему мурлыкая.
-- Слышь, отец... водички бы попить, сушняк страшный, -- взмолился Контагин. Слипшиеся волосы да усталость в глазах превращали его и без того жалкий вид в откровенно жалостливый.
-- Я тоже не откажусь, -- вторил Косинов.
-- Там на кухне графин и стаканы. Мало будет -- из-под крана нальете, -- лицо хозяина, изуродованное жизненными катаклизмами, становилось наконец привычным для взора. -- Давайте хоть познакомимся, что ли? Меня Анатолий Ефимович... да зовите просто "дед", не обижусь.
-- Зом... то есть Вадим, -- Контагин протянул руку, удивляясь как непривычно для слуха звучит собственное имя.
-- Иван.
-- Юрий.
Вода оказалась горьковатой и какой-то протухшей, даже Зомби на шабаше нечисти такую бы пить не стал. Но жажда, оказывается, может быть сильнее самой сексуальной страсти, да и похмелья еще никто директивой свыше не отменял. Выпили по два стакана. Теперь самое время было заняться ставнями, но вот тут полный облом! Закрытые наглухо створки с этой стороны оказались заваренными железными пластинами. Заваренными на совесть и, кажется, навеки. Каких-либо приспособлений -- крючков, щеколд, петель -- с помощью которых ставни открывались бы изнутри квартиры, обнаружено не было. На кухне и в комнате -- одинаковая картина.
-- Здесь тюрьма, что ли, была?! -- Квашников сжал кулаки в совершенно бесполезном жесте.
-- Я знаю не больше вашего, ребята. Спасибо вот электричеству, иначе вообще б без света сидел.
-- Мудрена мать, куда мы попали?! -- Иваноид еще сильнее сжал кулаки. -- Прости, отец...
Затем он подошел к окну, открыл форточку и что есть силушки богатырской надавил на ставню... та даже не скрипнула для приличия. Пару раз стукнул ее тыльной стороной ладони и только взвыл от боли.
-- И так во всех квартирах? Ну не маразм ли? Можно ж было решетки сделать.
-- Постой-ка, -- Контагин подался вперед и прислонил ухо к форточке, -- о-го-го... да снаружи настоящий ливень!
Первыми пришли раскаты грома, взявшего власть во внешнем мире. Пару раз сквозь щель в ставнях сверкнула молния, безуспешно пытаясь проникнуть туда, где и так достаточно света. Снова гром. И снова молния. Кажется, они соревновались друг с другом за лидерство. И все это сквозь мощный шум дождя, реквием агонизирующего ветра и тихий-тихий шелест перепуганной листвы.
Контагин повернул голову, своим туповатым выражением лица озадачив себя и остальных:
-- А ведь если Идеальномыслящий пошел искать дорогу и заблудился, ему сейчас куда хуже, чем нам. Бедный-бедный Вундер...
-- Так ему, заразе, и надо! -- чуть не плюнул словами Иваноид.
-- А ты о нас подумал? Возможно, он для нас единственная надежда!
Истеричка-непогода что-то еще повыла, доказывая всем живущим, что они неправы. Ветер померился силой со створками ставней и похоже признал свое поражение. А дождь, лицемерно оплакивающий грехи всех людей, не имел ни начала, ни конца. Так казалось.
-- Ладно, отец, еще раз извини за беспокойство, мы пойдем пожалуй. -- Квашников сделал неопределенный знак рукой и направился к выходу, уже у порога он обернулся и спросил: -- Анатолий Ефремович...
-- Ефимович, но не суть.
-- Вам это странно будет слышать... скажите, а какой сейчас год?
Мужчина снова пытался улыбнуться -- может, расценил этот вопрос как проверку на здравомыслие? Физическая ущербность не отразилась ли на умственной? Впрочем, в голосе его не было ни тени обиды. Он слегка приподнялся на костылях, сделав для единственной ноги нечто вроде разминки, и произнес сквозь смех:
-- Ну вы даете, ребята! И трезвые вроде. На ваших ленточках какой год написан? Не 2013-ый?
Дверь медленно закрылась. Сначала исчезла одна половина лица -- та, что настоящая... нет, подробностей лучше избежать.
Все трое уселись на ступеньках между вторым и третьим этажом.
-- Ну дела... -- произнес кто-то.