Выбрать главу

   Он исчез, чтобы вернуться вместе с наградой. Прохладная надежда на то, что история с детскими играми близится к завершению, омрачалась другой мыслью: сколько же времени понадобится для взлома довольно массивной двери подъезда? И так ли это просто, как сейчас кажется? В городе дверь любой пятиэтажки можно было просто с разбега пнуть ногой, и никакие кодовые замки, никакие магические закли...

   Клоун вернулся и всех внезапно ошарашил. У него в руках находился игрушечный пластмассовый гвоздодер размером чуть больше ладони. Еще никогда улыбка человеческого лица не источала столько яда. Квашников аккуратно взял двумя пальцами пародию на плотницкий инструмент и тут же легким щелчком переломил ее напополам.

   -- Это... ВСЕ? -- Он посмотрел в наивные, ничего не соображающие глаза Вечно Веселого, затем повторил куда более жестко: -- Я спрашиваю: это все?!

   -- Зрители, а в чем проблема? Мы ведь не договаривались ни о размерах, ни о материале изделия! Вы просили гвоздодер? Вы его получили...

   -- Я знал, что моему терпению когда-то придет конец... -- не произнес, а натянуто прошипел Квашников. Он схватил клоуна за грудки и слегка приподнял. -- Вы все издеваетесь, да?! Издеваетесь откровенно?! Вы все в сговоре?!

   Косинов хотел что-то возразить, но было уже поздно. Резкий удар в челюсть отбросил шута обратно в коридор квартиры. Оба башмака вместе с идиотским колпаком разлетелись по сторонам, обретя наконец свободу от безумия хозяина. Послышался звон битого стекла: скорее всего, навернулось какое-нибудь зеркало. А вспыхнувший гневом Иваноид уже не мог остановиться:

   -- Я разнесу здесь все, если понадобится!! Сверну голову каждому, если это необходимо!! Я выберусь из вашего дурдома! Любой ценой!

   Квашникова всего трясло как в припадках пароксизма, его сжатые кулаки вздулись, лицо залил багрянец, и он решительно направился внутрь квартиры закончить начатый разговор, впрочем...

   Впрочем, странно -- буквально через несколько мгновений он уже пятился назад: с безвольно опущенными руками, крайне нелепыми движениями и с явной растерянностью на лице. Вечно Веселый появился следом. Из его носа прямо по гриму текли две струйки крови, как красные слезы пораненной души, волосы были взъерошены, словно наэлектризованные, а мимика... еще никогда не доводилось видеть таких страшных клоунов. Бледная от пудры физиономия шута искривилась злобными морщинами собственного негодования. Белый цвет в данном случае уже не имел отношения к праздничной маске, это был цвет траура. Но главная проблема даже не в этом. В руках у него находилось двуствольное ружье, направленное в сторону обидчика.

   -- Я пытался вас веселить, зрители... я устраивал для вас представление... я к вам со всей душой...

   Страшный небесный гром вдруг проник в здание и шарахнул так, что заложило в ушах и затряслись доселе непоколебимые стены. Секундой позже пришло осознание -- это был выстрел из ружья. В приступе паники Квашников подумал, что пуля скользнула по лицу -- его чуть не контузило звуковой волной. Часть штукатурки стала осыпаться, выбрасывая в воздух пугливые облачка цемента, а в стене уже зияла здоровенная воронка обнажающая кладку красного кирпича. Косинов, не будь дураком, в несколько прыжков оказался этажом ниже. Контагин забился в угол и закрыл голову руками, бормоча при этом что-то неразборчивое. А дуло двустволки, оскалившееся пустыми бездонными глазницами, смотрело прямо в грудь Иваноиду.

   Вечно Веселый, из тела которого скоропостижно иссякло любое проявление веселья, изменился до собственной противоположности. Теперь в ярком красно-синем костюме, неудачно пародирующем нашу черно-белую жизнь, находился настоящий безумец: его глаза блестели гневом, улыбка деградировала до оскала, а праздничная маска лица с круглым пластмассовым носом да окровавленной челюстью годилась бы только на Хэллоувин.

   -- Я нес вам радость... но вы ответили мне злом за добро... -- Каждый звук был шипящим, а палец дрожал на резном курке.

   -- Спокойно... я все понял... ухожу... ухожу...

   Квашников, рефлекторно закрываясь ладонью от оружия, принялся пятиться назад. Сделал шаг, другой, третий... его нога вдруг не почувствовала опоры, а тело с криками и нецензурной бранью закувыркалось вниз по бетонной лестнице. В конце он изверг пронзительный стон и, если бы стоны обладали силой проклятия, часть дома наверняка бы рухнула.

   Долгое время никто не произносил ни слова. Лишь было слышно, как захлопнулась дверь квартиры N8: со своей стороны клоун также не счел нужным ни с кем прощаться. Контагин сидел в углу и, медленно отходя от шока, разглядывал выбоину в стене -- памятную роспись минувшего выстрела. Квашников лежал с закрытыми глазами, схватившись за ногу, потирая, поглаживая, массажируя ее, и тихо стонал. Боль отступала крайне неохотно, резвясь в человеческом теле как в родной для нее стихии, улетать в бесчувственное пространство ей было совсем неинтересно. Боли вообще нет смысла жить, если некого рядом мучить. Вот такая герменевтика.

   -- Перелома нет? -- осторожно спросил Косинов.

   Иваноид закатал штанину и долго осматривал огромную красную ссадину, сквозь которую просачивались багровые капли. Стопа покалеченной ноги постоянно шевелилась, дабы убедить всех в собственной работоспособности.

   -- Вроде нет, если только кость не треснула. Ну арлекин, падла, я ведь такое не прощаю... Мудрена мать, еще башкой долбанулся! Да костями по ступенькам погремел! Все тело воет по-волчьи.

   -- Пинзаданза! -- выкрикнул откуда-то издалека Контагин свое козырное слово, вроде как объявляя им войну всему миру.

   Квашников кряхтя поднялся и, жутко хромая да опираясь на стену, свершил несколько шагов. Все тело ныло, но боль в ноге была самой острой, даже свет лампочек слегка померк во взоре полном мистических мурашек. Впрочем, кость осталась цела -- и это, пожалуй, главная радостная новость на данный момент, к тому же -- единственная.

   -- Слышь, Иваноид, давай отведем тебя на четвертый этаж, там еще эти фуфайки, тебе полежать надо.

   У Квашникова сейчас не находилось сил ни спорить, ни соглашаться, ни даже что-либо осмысливать. Он вяло махнул рукой и поплелся выше по ступенькам. Там на площадке все еще лежало то тряпье, что милостиво было предоставлено калекой с четвертой квартиры, и как оно теперь оказалось кстати! По любому лучше, чем на голом бетоне сидеть.