Контагин несколько раз сжал и разжал кулаки:
-- Скажу честно, смертные: если бы я сейчас кому-нибудь свернул голову, мне б на душе полегчало.
Квашников вновь решил осторожно затронуть больную тему:
-- Косинус, ты ведь понимаешь, что другого пути нет: еда закончилась, двери нам больше никто не открывает. Это ты сейчас такой принципиальный. Страх перед мучительной голодной смертью рано или поздно тебя сломит, я знаю -- ты слишком любишь жизнь и своих девок. Так зачем откладывать неизбеж...
-- Нет!! -- рявкнул Косинов. Его черные волосы закрывали большую половину лица, искаженного гневом, а аквамариновые глаза блестели теперь как у дьявола.
Контагин даже не пытался как-то повлиять на ситуацию, он зло пнул цепи, перекрывающие дверь, внимательно оценил их взглядом и лишний раз убедился, что срывать их руками абсолютно бессмысленное занятие. Иваноид провел короткий сеанс мысленного аутотренинга и сделал голос как можно дружелюбнее:
-- Послушай, Косинус, я могу поклясться, что об этом больше никто не узнает. Здоровьем отца и матери поклясться! Зомби тоже поклянется...
-- Нет, нет и нет!
Наступила долгая ничем не наполненная пауза. Все трое тупо смотрели в мертвые стены и потолки, излучающие унылые краски жизни или того, что здесь обманчиво именовалось жизнью. Зашарканные ступеньки лестницы символизировали некое восхождение к вершине (аж с первого на четвертый этаж), но вершина тут была странной и неправильной: вместо триумфа -- тоска, вместо пьянящей свободы -- тупик. И повсюду серая палитра бытия, в которой существование цветных красок являлось лишь простым черно-белым миражом. Порой человеческий глаз казался Иваноиду тем же детским калейдоскопом, только с очень-очень огромным количеством стеклышек. Повернешь глаз в одну сторону -- калейдоскоп крутанулся, стеклышки сложились в очертания каких-то мнимых предметов, повернешься в другую сторону -- калейдоскоп снова крутанулся, и предметы выглядят уже по-другому. Короче, какой только чепухи в голову не лезет, дабы усомнить самого себя в окружающей действительности и скатиться до позиций философского солипсизма.
Квашников тряхнул вспотевшей головой и неожиданно произнес:
-- Косинус, а хочешь, я перед тобой на колени встану? А? -- Не дожидаясь ответа, он подошел и действительно склонился на колени, продолжив: -- И Зомби ко мне присоединится. Я ведь прав, Зомби?
Контагин поначалу откровенно опешил, даже не знал как реагировать, еще ни разу в жизни он ни перед кем так не унижался. Но после недолгих колебаний последовал примеру Иваноида, крайне нехотя склонив одно колено, потом другое. Косинов растерялся, гнев с его лица как водой смыло:
-- Да... да вы чего, парни? Вы поймите, -- резким движением обеих рук он откинул челку назад, -- я этого не смогу сделать просто физически! Физиологически! Как вы себе это представляете...
-- Представлять должны не мы, а ты... что ей всего двадцать лет... что перед тобой красавица...
-- С ума совсем уже посходили?!
И вот тогда Квашников привел аргумент, который окончательно добил расшатанную психику оппонента:
-- А по чьей вине мы вообще здесь находимся? -- Интонация его голоса стала выше и агрессивней. -- Может напомнить, кто нас завел в лес, свернув с нормальной дороги?! -- Интонация, грубея с каждым словом, поднялась еще на два тона выше. -- Кто нас привел к этому пятиэтажному дому?! Кто набирал код на входной двери?! Напомнить?! -- Голос Квашникова наконец перерос в бурю, которая гнала мысли в лицо оторопевшего одноклассника. -- И ты, скотина, еще не хочешь нам помочь выбраться?! Что молчишь, зараза?! Не на расстрел же тебя ведут!!
Косинов и не помнил, как он оказался у двери квартиры N7. Постучал. Вошел внутрь. Не замечая ничего вокруг, проковылял в комнату.
-- Вот и правильно, внучек. Я знала, что ты согласишься. -- Сиплая старческая речь дребезжала по ушам и каждым звуком терзала душу. -- Не бойся, тебе не будет больно... даже наоборот.
Далее начал происходить ужас во плоти. Старуха принялась медленно раздеваться: сняла черный платок, черную кофту и такую же черную юбку. Первыми обнажились ее кривые ноги -- все в синяках, со вздутыми венами хронического варикоза. Потом она скинула платье и грязную серую ночнушку. Обвисшие дряблые груди с жесткой шершавой кожей, казалось, умерли раньше остального тела. Когда она принялась снимать трусы, обнажая промежность, Косинова чуть не стошнило... Он даже не представлял, каким образом вообще сможет это сделать. Но старуха только рассмеялась:
-- Да ты не переживай, голубоглазенький, я тебе помогу. К тому же, рот у меня совсем беззубый...
Контагин и Квашников ждали минут пятнадцать, обменявшись всего парой ничего не значащих фраз. Если только вообразить, что все это происходило бы при другой ситуации, в нормальной жизни -- язвительные шутки, подколы да смех лились бы нескончаемым потоком.
-- Когда мы выберемся наружу и вернемся в город, я буду скучать по этому месту... и по этим ступенькам. -- Зомби вздохнул. -- Странно звучит, правда?
-- А я в честь такого события куплю у тебя все домино, которое ты собрал. -- Иваноид не спеша прошелся вдоль лестничной площадки. -- По умеренной цене, разумеется.
Хлопнула дверь на третьем этаже и появился, наконец, герой нашего времени Косинов. Он был бледный и постоянно хмурился. Озлобленным взором стрельнул в одного, потом в другого. Произнес со сталью в голосе:
-- Если кто-нибудь, кроме вас двоих, узнает... клянусь, горло перережу! И не смотрите, что я добрый да сентиментальный.
Вместо ответа Квашников протянул свою ладонь и так держал руку около минуты. Косинов зло посмотрел и на нее, кое-как выдавив из себя:
-- Чего тебе?