Тропинка вела прямо, практически нигде не виляла, не капризничала сменой направлений и рано или поздно должна была разрешиться неким финалом. Ландшафт местности также не баловал взор -- повсюду лишь бескрайнее поле черной травы и ни одного деревца, даже карликового. Да ладно бы деревца -- ничего вообще, отличного от настила травы, который беспрепятственно простирался от горизонта к горизонту. Никакой постройки, ни холма, ни реки, ни маленького журчащего ручейка, чему наверняка бы обрадовался Лединеев. Он до сих пор плелся последним, изнывая от жажды и внутренней пустоты. Шли практически молча -- час, два, три... Иногда делали привалы, в течение которых обменивались парою раздраженных реплик и вновь замолкали, не желая тратить силы на разговоры. Серое солнце с внутренней нитью накала стояло в зените, отметив своим положением приблизительную середину неба. Понятно, что светлей уже не станет. Черно-белые краски мира со всех его концов выглядели одинаково, куда ни глянь -- везде одна и та же удручающая картина.
-- Думаю, надо поторопиться, -- тяжело дыша, произнес Квашников. -- Когда эта карикатура на солнце зайдет за другой горизонт, снова наступит беспроглядная тьма. Тогда мы полном ауте... Кстати, Вундер, ты хоть протрезвел?
Запыхавшийся Лединеев прежде всякого ответа вдоволь отдышался, присев на траву:
-- Мое сознание уже чистое, как ясное не... -- Он вскинул измученный взор в высоту. -- А нет... пример с небом сегодня явно неудачный.
На небе до сих пор ни одной звездочки, а луну в этом мире, похоже, еще не придумали. "Поторопиться" не очень-то получалось, и так силы на пределе. Несчастный Лединеев отставал уже метров на пятьдесят, одна его нога постоянно спотыкалась о другую, во рту образовалась знойная пустыня, мечта о нескольких глотках воды затмила все другие помыслы. Прохладный ветерок, который то затаится (будто спрятался), то вновь начнет беситься резкими порывами воздуха (мол: "а вот и я!"), раньше приносил зудящий холод, сейчас же наоборот охлаждал вспотевшие и разогретые тела путников.
Так шли часы...
Когда солнечный диск, окрашенный мраком, уже клонился к закату, впереди стала различима какая-то жирная линия -- нет, не горизонт. Вроде что-то искусственно построенное и очень-очень длинное. Царившая полутьма пока не позволяла различить детали, но тропинка под ногами упрямо направлялась именно туда. Минули дополнительные полчаса, прежде чем стало понятно: вдоль травяного поля тянется еще один забор. И тоже из бревен, плотно прижатых друг к другу. Только кажется, что на этот раз он бесконечный -- ни начала, ни конца. Вернее, как начало, так и конец растворяются во тьме, которая особенно сгустилась ближе к краям земли. В одном месте забора находилась закрытая дверь, и тропинка оканчивалась аккурат у ее подножья.
-- Успели! -- Находясь уже шагах в десяти, Квашников присел и, гимнастически разводя руки в стороны, совершил несколько вдохов-выдохов.
Косинов первым подошел вплотную и осторожно потрогал деревянную стену руками. Все так же, как было около пятиэтажного дома: ошкуренные и очищенные от сучков бревна, вплотную подогнанные друг к другу и перевязанные железной проволокой. Метров пять высота. И точно такая же серебристого цвета железная дверь, только рядом не обнаружили панели с красными лампочками. А это являлось бы полным обломом, так как у Зомби истрачены все доминошки. Косинов с весомой долей скепсиса посмотрел на остальных:
-- Да неужели просто так возьмет и откроется??
В это время серое солнце уже почти касалось края земли -- края, где ему суждено было сорваться в глубокую бездну и, наверное, погибнуть, освободив на небе трон невидимому Повелителю ночи. Надолго ли -- неизвестно. Пока не родится новое солнце, столь же серое и невзрачное.
-- Ну, чего ты ждешь?
Косинов подошел к двери и с волнением дотронулся до нее, потянув на себя...
Она и не думала сопротивляться -- распахнулась настежь без скрипа и упрека. Колорит различных цветов хлынул из прямоугольного проема в холодный скучный сумрак и растворился в нем воздушной эмульсией, весело щекочущей взгляд.
Переступив мысленный порог, Косинов тут же в спешке вернулся назад. Он вдруг столкнулся с миром Прекрасного, обжегся об него, не поверил -- настолько сильно тот контрастировал с меланхоличной темнотой, к которой уже привык глаз. Разум запротестовал: "не-не! что-то не то! этого просто не может быть!" Квашников осторожно отодвинул его оцепеневшее туловище в сторону и сам прошел через дверь.
Вот это было зрелище!
Даже не знаешь, с чего начать описание... наверное, с самого низа. Все земля была выложена изящной кафельной плиткой перламутровой расцветки с замысловатыми узорами по краям. Тут надо правильно понять: не какая-то часть поверхности, а целая планета от одного видимого горизонта до другого оказалась устлана твердым неломающимся кафелем -- миллиарды миллиардов плиток, точно подогнанных друг к другу. И чем дальше просматривал взор, тем сложнее становилось различать детали каждого рисунка, а вся эта красота превращалась в серебристо-розовое марево, создающее блики на поверхности. Небо над головой было золотистого цвета и также все в узорах: волнистые линии, образующие цветы и загадочные пентаграммы, тянулись с севера на юг да с запада на восток -- куда только мог добить самый дальнозоркий глаз. Словно все цвета радуги выплеснули на небесный свод, а талантливый художник раскрасил ими сверкающее великолепием мироздание.
Казалось, что все небо как бы обклеено дорогими обоями -- аккуратно так обклеено, без единого голубого просвета.
-- Ну, дела! АБАЛДЕТЬ! -- донесся чуть позади голос Контагина.
И это еще не все. Кое-где в мире Прекрасного росли деревья, небрежно разрушающие корнями изящный кафель. Причем, нижняя часть ствола являлась простой древесиной с самой настоящей корой, а верхняя часть вместе с размашистыми ветками сплошь была из драгоценных металлов: золота, серебра, платины... ну или более дешевых материалов: легированной стали, нержавейки, латуни, меди, олова. На ветвях деревьев вместо плодов цвели и созревали драгоценные камни. На одном распускались фиолетовые аметисты, на другом -- голубовато-зеленые многогранники из бирюзы, на третьем -- оранжевые гиацинты. И так далее, и так далее, и так далее... Деревья росли изредка, метрах в двадцати-тридцати друг от друга, не создавая конгломерат "дремучего леса" и позволяя взору беспрепятственно просматривать все вокруг.