Мартин покачал головой, подняв бровь.
– Чак, ты, похоже… помолодел. Я с трудом узнал тебя.
– Чудеса современной науки, приятель. Просто тебе ровно столько лет, на сколько ты выглядишь. Если бы ты дал мне знать, что приезжаешь, я бы отложил некоторые дела.
– Поездка решилась в один момент. Я не знал, что полечу, до конца прошлой недели.
– Ты здесь один?
– С сестрой. Она недавно эмигрировала из Гонконга и захотела посмотреть Сан-Франциско.
– Ты должен представить меня ей. Как её зовут?
– Лотос.
– Очень красиво. Она тоже юрист?
– У-гу. По деловому праву.
– В какой отрасли она работает?
– В фармакологии. Она сбежала от Фанквань Чжу.
Чак Фрезер был поверенным, специализирующимся на транстихоокеанских финансах и делах иммигрантов из Азии. Его офис в Сан-Франциско – у него была контора и в Японии – занимал целый этаж одного из небоскрёбов, вздымающихся высоко над Монтгомери-стрит. Помешанный на витаминах чудак, каждый день играл в сквош, Фрэзер держал личного повара-немого и пару гейш. Следуя философскому высказыванию "если не можешь победить, присоединись", он был на встрече сегодня ночью, чтобы продемонстрировать своё теперешнее подтянутое лицо и вживлённые волосы. Чак испил из того источника, который принимал в эти дни за Фонтан Молодости.
Мартин Кван – с точки зрения Чака – был "молодым турком" в правлении, представителем азиатского стиля. Ему было лет двадцать пять, на овальном азиатском лице светились холодные, хищные глаза. Его чёрные волосы, тщательно подстриженные, были уложены на одну сторону; напоминающие лук Купидона губы и ямочки на щеках кривились в высокомерной усмешке. Кван был одет в угольно-чёрный костюм от Честера Барри стоимостью по меньшей мере две тысячи баксов, гармонирующий с бледно-розовой рубашкой и соответствующим шелковым галстуком.
Фрэзер представил себе его на рассвете, обращенного спиной к желтовато-розовому небу, легко взбегающего по 108 ступенькам Тайского храма, готовящегося в один прекрасный день выпустить кишки североамериканской промышленности. Он был безжалостной акулой, что Чака весьма устраивало.
– Как твой дед будет узнавать новости? Я хотел бы оказаться ему полезным.
– Он послушался твоего совета. Сейчас у нас есть и другие возможности.
– Надеюсь, он понял, что дело не в нашей системе квот. США могут принимать за год только горсточку иммигрантов из Гонконга, и потому список ожидающих забит на тринадцать лет вперёд, но при хороших связях всё это можно обойти. Если бы ваша компания не была связана с Ханоем, я смог бы помочь ему въехать в страну.
– Не нужно оправдываться, Чак. Он всё понимает.
– Вечная проблема с единоличными владельцами компаний. Хозяин не имеет представления, чем занимается компания.
– Мы знаем, что ты сделал всё, что смог. Но есть номера и в других гостиницах.
Фрэзер извиняясь пожал плечами.
– Фанквань поставляла Северному Вьетнаму до тридцати процентов их наркотиков, включая трипентал, использовавшийся при допросах наших военнопленных. Подобного рода коммерцию американцы ещё не готовы простить.
Кван глянул на свои «Ролекс» в платиновом корпусе. Фрэзер понял это как сигнал сменить тему.
– Я слыхал, Фанквань творит поразительные вещи с трансплантируемыми органами.
Недостаток доноров у нас делает рынок безнадёжным. Есть у меня какой-нибудь шанс заработать гонорар, если я возьмусь продвигать ваш бизнес в этом направлении?
– Сколько?
– Скажем, двадцать процентов от общей стоимости.
– Хватит и десяти.
– Пятнадцать.
– По рукам.
Кван снова глянул на "Ролекс". Потом на гостиничные часы. Он совсем было собрался извиниться и уйти, когда Фрэзер сказал:
– У меня есть клиент-японец, который – как и твой дед – не слишком желателен в Штатах. Подумай, ты не мог бы вместо этого протащить его в Канаду?
– У него есть деньги?
– Конечно. Иначе он не был бы моим клиентом.
– Он считается уголовным преступником в Японии?
– Кое-какие проблемы со Штатами, но обвинений ему никогда не предъявляли.
– Надеюсь, он не депортировался из Канады в прошлом?
– Он ни разу и ногой не ступал из Японии.
– Тогда не должно быть никаких проблем с его въездом. Наше иммиграционное законодательство поощряет зарубежных инвесторов. Если он поместит 250 000 долларов в иностранный Канадский инвестиционный фонд или вложит такую же сумму в развитие местного бизнеса, иммиграционная виза практически гарантирована ему и его семье. После трёх лет натурализации они получат полноправное гражданство.
– И это всё? Никаких квот?
– Никаких, если у твоего клиента есть деньги. Квоты касаются какой-нибудь Сьюзи с конвейера, а не финансовой элиты. Оттава кланяется каждому, у кого есть солидный счёт.
Фрэзер подмигнул.
– Я вижу, ты уверен в себе. Но ведь это мечта любого юриста.
– Двенадцать тысяч канадских паспортов будут высланы в Гонконг в этом году.
Денежный поток из-за рубежа составит миллиарды долларов в каждом финансовом квартале. Лотос приехала на прошлой неделе из Гонконга как раз в связи с этим.
Естественно, я поручился за нее в свете программы по воссоединению семей.
Фрэзеру показалось, что здесь что-то нечисто. Если Мартин, гражданин Канады, мог быть поручителем своей семьи, и если его дед легко мог купить себе право на въезд в Канаду, почему годом раньше Кваны обратились к нему, чтобы он помог им получить разрешение на въезд в Штаты?
Уже в третий раз Мартин глянул на свои часы.
– Я должен идти, Чак. Лотос исчезла. Я пытаюсь разыскать её уже полчаса.
– У меня та же проблема. Твой соотечественник Смоленски где-то здесь. Он должен быть за передним столиком, когда будет выступать Мэрдок.
Они присоединились к остальным за сорок пять минут до выстрела. 8:21 пополудни Арни Смоленски был очень счастливым человеком. Именно так.
Арни, юрист, специалист по Филиппинским островам и защитник кутил из Уэлли, Британская Колумбия, был полным мужчиной сорока шести лет с мясистым носом, проницательными глазами и блестящей лысиной, обрамленной остатками редеющих волос. Дома его ожидали толстая жена, содержавшая салон по уходу за собаками, трое сопливых детей, которые считали своего отца большим докой, и процветающая, хотя и скучная адвокатская практика, ограничивающаяся гражданскими делами.