— Я проверил и выяснил, что в тот год в больнице случился пожар! — заявил Коннор. — Именно в том крыле, где располагается родильное отделение. Мне кажется, это не совпадение. Там что-то произошло…
— Из-за чего они начали ебашить излучением? — хмыкнул Гэвин. — Кто-нибудь заметил бы. Плановые осмотры, больницы. Школьная медсестра. Они обычно тоже из ваших, андроиды.
— Что, если это началось примерно в то же время, что и убийства? Я посмотрел их медицинские карты, они действительно в порядке, но…
— Но? — мрачно переспросил Гэвин. Ему совсем не нравилось, что железка знает больше его.
— Возможно, с помощью этих… неопознанных электромагнитных волн получится влиять на человеческий мозг, что можно видеть на примере задержанного вами соучастника. Всего лишь предположение. Я работаю над этим.
Гэвин усмехнулся, еще слишком сонный, чтобы соображать. Рассказы Коннора напоминали какую-то безумную фантастику, но разве не так следовало назвать мир, в котором они сейчас жили?
Все подозревали, что где-то в глубине «Киберлайфа» прячется какая-то дикая хрень. Если у них получилось сделать более-менее убедительного искусственного человека, какова вероятность, что они доберутся до настоящего и начнут эксперименты? Гэвин иногда перехватывал самые безумные теории о том, что скоро в «Киберлайфе» научатся копировать сознание и помещать в андроидов. Попадалась эта мысль примерно так же часто, как и то безумное предположение, согласно которому Камски был рептилоидом.
Но, задумываясь о детях с компьютерами в голове, способных как-то контролировать чужое сознание, Гэвин не мог не признать: звучало достаточно пугающе и реалистично.
Так что же, за этим может стоять ребенок?..
— Почему я пропустил всю эту хрень с больницей? — он спросил это скорее у самого себя, но Коннор, изобразив радостную улыбку, любезно пояснил:
— Сведения о пожаре в закрытом доступе, детектив, но я получил ордер, потому что дело перешло в разряд особо важных. Капитан сказал, что мы должны срочно закрыть его, потому что по новостям уже пустили сюжет о том, что виновник пойман… Ошибка стала понятна слишком поздно, а интернет помнит все. Дело в репутации полиции.
— В чем? — ядовито переспросил Гэвин. Он уже почувствовал себя лучше. — Ваши андроидские выступления окончательно ее растоптали. Теперь копам еще больше не верят, потому что мы якобы палили в ни в чем не повинных угнетенных жестянок!
— И вы стреляли, детектив? — спросил Коннор очень серьезно.
— Я пытался, — ощерился Гэвин, напоминая об их стычке в камере хранения улик. — Слушай, моя работа — делать так, чтобы в городе было тихо. Выполняю ее хорошо — получаю награды, плохо — огребаю из-за вас по башке. Все просто. Если твои революционные приятели будут затевать еще теракты, я с удовольствием их обнулю.
— Это может быть расценено как акт агрессии по отношению к андроидам, — заметил Коннор. — И я сделал запись. Так что будьте осторожнее с выражениями, детектив Рид, какой-нибудь более сознательный гражданин может написать на вас заявление.
— Ты даже не представляешь, насколько мне похуй. А ты все время записываешь? — из любопытства спросил Гэвин.
— Да, это очень продуктивный способ расследования, в случае чего я смогу вернуться к нашему разговору и напомнить себе все рабочие версии. Полезно переслушивать…
— Ладно, можешь мне не рассказывать про ваше андроидское самоудовлетворение.
Гэвин мог бы поклясться, что Коннор попытался изобразить смущение. Глаза у него забегали, он не мог сфокусироваться на чем-то одном. Если он притворялся, то чертовски хорошо. А Гэвину все чаще казалось, что Коннора послал капитан, чтобы тайно следить за ним — в последние месяцы, после революции жестянок, Фаулер как будто ожидал чего-то от Гэвина, подозревал его.
Но Гэвин хорошо умел приспосабливаться. Пока его не выгнали с работы и не заменили охуенно эффективным Коннором, он собирался впахивать, как может. А прямо сейчас — отправиться домой, потому что перевалило глубоко за полночь, как подсказал экран смартфона, на который он уставился. Гэвин рассчитывал отдохнуть часок на диване, но вырубился…
Коннор опять играл с монеткой, подбрасывал и ловко хватал. Дешевые фокусы ничуть не впечатляли Гэвина, но он вдруг задумался: а ведь Коннор и правда верит, что он способен принимать какие-то решения! Если это не издевка программиста, то что? И насколько же нелепым кажется существо, обретшее свободу, чтобы доверять все важные шаги какой-то ненадежной теории вероятностей, по сути — фатуму, воле случая! Для чего им тогда вообще понадобилось это освобождение? Коннор, наверно, и сам не знал.
— Что ты там прикидываешь? — не выдержал Гэвин.
— Мы могли бы обсудить дело где-нибудь… в неформальной обстановке! — предложил Коннор, как будто осмелев. Он шагал с Гэвином до парковки, точно бездомный щенок. — Разумеется, позже, когда вы отдохнете. Например, в баре! Я знаю неподалеку один приемлемый вариант, вероятность, что нас потревожат…
Почему-то Гэвину показалось, что пресловутый бар для железяки, которой пить не надо, — место не случайное, как будто сакральное. Почти наверняка там он впервые столкнулся с пьянствующим Хэнком.
— Я не пью, — отрезал Гэвин, чувствуя совершенно злорадное удовольствие. Коннор завис, постоял с минуту, обрабатывая. Может, детектором лжи его проверял. — Совсем, — решил добить его Гэвин.
— Это объясняет стойкие пристрастия к кофеину и никотину… — протянул андроид и захлопал глазами. Перестраивал линию поведения? Гэвин научился видеть, как он меняет тактику в зависимости от обстоятельств — эти роботы тоже удивительно быстро ко всему адаптировались.
Разбираться с ним не хотелось, но после недавнего приступа Гэвин чувствовал жгучее раздражение, смешанное с отчаянием, и это нужно было на кого-то выплеснуть.
— Слушай сюда, урод, я знаю, чего ты пытаешься добиться, — выплюнул Гэвин. Он не хотел, помнится, нарываться, слишком хорошо помнил прошлую стычку с разъяренным Коннором, после которой унизительно болели синяки, но слова полились сами собой: — Ты совершенно одинок, правда? Если эта ваша хуйня про пробуждение — не бред забаговавшего компьютера, то я тебе пиздец не завидую. Твои революционные дружки заняты политикой. Хэнк изображает хорошего отца. А тебе хочется просто с кем-то подружиться. С каким-то придурком, с которым можно пойти в бар после работы, напиться, склеить пару кибертелок. Как в тупых человеческих сериалах. Жить обычной адекватной жизнью. Так вот иди нахер со своими попытками притвориться нормальным!
Он замер, как будто его ударили. Потому что Гэвин Рид был охуенно хорошим детективом и говорил правду. То, что Коннор хотел слышать меньше всего. Выпалив это, Гэвин тоже остановился; тяжело дышал, но стало как будто легче…
— Я… — голос Коннора странно зажевало, словно он резко остановил фразу. Хотел сказать что-то, но заставил себя замолчать. Гэвин скривился, не скрывая, настолько чуждым был этот механический щелкающий звук, почти что скрежет шестеренок, как у первых роботов. — Простите мою навязчивость, детектив, — ледяным голосом проговорил он. — Не буду вас задерживать.
И развернулся к участку с гордой прямой спиной — хотя она у него, конечно, всегда была прямой, горбиться Коннор физически не умел. В свете фонарей Гэвин увидел, что в руках андроида вновь мелькает монетка.
— Пиздец, обидел нежные чувства жестянки, — проворчал он, почему-то снова ощущая себя паршиво. Коннору — то есть, конечно, эффективной программе этого электронного придурка — очень хотелось раскрыть дело; он здорово помог, отрыл засекреченный пожар в больнице, до которого не добрались руки Гэвина…
Что ж, если бы Гэвин Рид переживал за оскорбление каждого андроида, к своим тридцати шести он бы уже свихнулся окончательно. Так что, закурив, он вызвал такси и, сидя на остывающем асфальте, уныло рассматривал темное тяжелое небо, нависшее над сверкающими небоскребами. В ночи по-прежнему виделись пустые мертвые глаза убитых детей.