— Если ты поставишь у меня эту жужжалку, вы вообще перестанете ко мне приходить. Будете сидеть дома и ждать, пока я ее нажму.
— О чем ты говоришь?! — вскинулся Мешулам. — Если я до сих пор приходил три раза в неделю, так с кнопкой я буду приходить три раза в день. Один раз проверить, почему ты ее нажал, и два раза — почему нет.
В конце концов Папаваш объявил, что он согласен на кнопку. Техник из медицинского центра подсоединил микрофон и динамик, а электрик Мешулама со своей стороны добавил двойную систему страховки, которая питалась от аккумулятора, который воровал электричество у лампочки на лестничной клетке. Я спросил Мешулама, что будет, если воровство обнаружится, и он сказал:
— Во-первых, это такая малость, что никто ничего не обнаружит, а во-вторых, из-за профессора Мендельсона стоимость квартир в вашем доме и на всей улице сильно поднялась. Так что, ему не положена с этого жалкая капля электричества?
— А сейчас, профессор Мендельсон, — торжественно сказал директор медицинского центра, — мы произведем имитацию срочного вызова. Мы все выйдем в другую комнату, а вы останетесь здесь, как будто вы один дома. Нажмите, пожалуйста, на кнопку, как будто вам, не дай Бог, нехорошо, и наш врач ответит вам через вот этот динамик на стене, как будто он вас расспрашивает и принимает срочные меры. Вы сможете слышать друг друга и разговаривать.
Профессор Мендельсон нетерпеливо махнул рукой. Он знает, что такое имитация, и он тем более знает, что такое срочные меры. Все доброхоты вышли на кухню, и директор крикнул:
— Нажмите на кнопку, пожалуйста!
Кнопка молчала.
— Он не нажимает, — сказал техник.
Мешулам бросился в комнату Папаваша:
— Почему ты не нажимаешь?!
— Зачем? Я его и так слышал из кухни, — сказал Папаваш. — Без всякого динамика.
— Ты должен нажать на кнопку, тогда ты услышишь его через динамик.
— Пожалуйста, нажмите на кнопку, профессор Мендельсон, — снова крикнул директор.
Папаваш нажал. Металлический, но приятный голос ответил:
— Здравствуйте, профессор Мендельсон. Говорит врач медцентра. Что случилось?
Папаваш покашлял, прочистил горло и сказал:
— В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году меня оставила моя жена Рая и у меня случился инфаркт.
Его речь была ровной и ясной. Это была речь, за которой стояли медицинские познания, застарелая тоска и давняя заученность, и у меня задрожали колени.
— У меня был не очень обширный инфаркт, — продолжал Папаваш, — я справился с ним сам и не рассказал никому, кроме нее. Но она не вернулась ко мне, и с тех пор мое здоровье стало ухудшаться.
Мешулам с силой обхватил меня и прижал к своему широкому, крепкому, невысокому, как и у меня, телу.
— Профессор Мендельсон, — попросил молодой врач в динамике, — мой отец был вашим учеником много лет назад. Извините, но этот разговор предназначен только для проверки технической исправности.
— Эта кровать, на которой я лежу сейчас один, — тем же ровным голосом продолжал Папаваш, — была нашей кроватью. Когда я лежу на ней, я чувствую себя очень плохо, а когда я лежу на другой кровати, я чувствую себя еще хуже.
— Почему ты не сказал? — Мешулам оттолкнул меня и бросился в комнату Папаваша. — Я немедленно привезу тебе новые кровати!
— Спасибо, профессор Мендельсон, система исправна, — сказал врач. — Я отключаюсь.
Директор, электрик и техник попрощались и ушли. Появился нагруженный пакетами повар, которого привел Мешулам. Я почувствовал себя лишним — друг и повар были здесь куда полезней, чем я.
— Оставайся поесть, — сказал Мешулам, — через двадцать минут будут готовы кебаб и салат.
— Нет, я поеду, — сказал я, а про себя подумал, что не должен был приходить с самого начала. Биньямин был прав, как всегда. Есть дела, которые нужно делать с другом, а не с сыновьями. С техником, а не с родственниками. Есть вещи, которые нужно рассказывать чужому человеку, через микрофон, и динамик, и провода, и кнопку, и с возможностью в любой момент отключить чужую беду.
Через два дня я вернулся навестить его.
— Как дела, Яирик? Я не слышал, как ты вошел, эта новая кнопка не зазвонила.
Я решил не объяснять и не исправлять.
— Как Лиора и девочки? — спросил он.
По моей коже забегали мурашки. С какого света вернулись эти мертвые зародыши, чтобы забраться в его мозг? Каким чудом из его рта появились две живые девочки?
— Лиора в порядке, — сказал я.
Напомнить ему «это был сын» и «это был дочь» того гинеколога-птицелюба? А может, процитировать слова Лиоры, такие же страшные: «Это мы с тобой, мы с тобой вместе — вот в чем проблема»?