— Ты поделилась этими мыслями со всей своей семьей?
— А почему нет? Делюсь же я сейчас с тобой. По паспорту ты, наверно, Мендельсон, но для меня и для моего отца ты — Фрид.
Через два часа — жара не спала, а темнота уплотнилась — мы проскользнули через двор в душевую. Облились и оделись при свете одной из ее поминальных свечей — «Видишь? Это замечательные свечи. А ты еще смеялся над ними!» — а потом зажгли гирлянду электрических лампочек, растянутую между ветвями рожковых деревьев, и соорудили ночную трапезу, как едят в кибуце у Зоар — салат из брынзы с крутыми яйцами и черными маслинами, — и Тирца смеялась, когда я надбивал яичную скорлупу — бац! — сначала о свой лоб, потом о ее.
Она налила себе немного арака со льдом, погрузила в него листья мяты, которая уже поднялась по краям душевой водосточной трубы. Я попросил у нее глоток.
— Это, пожалуй, крепковато для тебя.
— Я буду осторожно.
— Пей понемногу и медленно. Оно погладит тебя по сердцу и разойдется по всему телу.
— Только не у меня.
— Потому что, когда ты пил впервые, тебе велели выпить стакан одним духом.
Размякшие и веселые, вернулись мы в наш еще-без-крышный дом — любить и спать под Божьим небом на рукотворном бетоне. Тирца лежала на животе, растворяя во рту кусок шоколада.
— Ляг на меня, — сказала она, — я люблю твою тяжесть. Она точно по силе моего тела.
Мы уснули так на несколько минут, проснулись, сняли одежду и легли лицом к лицу, двигаясь медленно и осторожно, не отрывая глаз друг от друга. Как хорошо лежать с любимой, обновляя таким манером свой новый дом. Любовь к моему подрядчику освещает мои потемки и витает над моей пропастью. Вечер и утро, день за днем продолжается сотворение моего дома.
Посреди ночи зазвонил мобильник. На экранчике высветилось имя «Папаваш».
— Яирик, — сказал он, — мама у вас?
— Нет, — сказал я, со страхом ожидая продолжения.
— Если она случайно зайдет к вам, — его голос звучал спокойно и ровно, — скажи ей…
Я прервал его:
— Она не зайдет. С чего вдруг ты взял, что она зайдет к нам? Ты ведь знаешь, что она не зайдет.
— Почему не зайдет? Что случилось? Вы поссорились?
Я сел.
— Потому что она умерла, — крикнул я, — поэтому! Ты не помнишь, что мы были на ее похоронах?
Мой голос поднялся, и пустота откликнулась ему эхом. Тирца придвинулась ко мне. Я чувствовал, что ее глаза открыты. Папаваш сказал:
— Конечно, я помню похороны. Как можно забыть такое? И семь дней траура я помню. Пришло много людей, даже слишком много — на мой вкус. Но если она все-таки зайдет к вам, Яирик, попроси ее войти домой тихо, когда вернется, потому что, если я просыпаюсь, мне потом трудно уснуть.
— Хорошо, — сказал я, — я попрошу ее войти тихо.
— А теперь спокойной ночи. Я иду спать, и ты тоже ложись.
Я не мог уснуть. Как можно уснуть после такого разговора? Я перевернулся на спину. На мгновенье испугался от того, что надо мной нет крыши, и тут же пришел в восторг, глядя, как ночная темнота сменяется той глубокой синевой, которую расстилает восход перед своим приходом. Тирца уселась в позе лотоса на краю одеяла и зажгла свечу. Я смотрел на нее. Обнаженное тело, освещенный профиль. Эти резко вырезанные губы, что скользили по всему моему телу, пальцы, которые не оставили на мне неисхоженного места, стыд, которого мы не знали тогда и, как видно, уже не узнаем никогда.
— Телефон разбудил тебя.
— Не беда. Мне нужно выехать пораньше, на нашу строительную площадку на севере.
Она поставила кофейник на газовую горелку.
— Тебе я не делаю, потому что ты можешь еще поваляться часа два-три.
Размешала, налила, глотнула из чашки.
— А вот в связи с твоим разговором сейчас я должна тебе кое-что рассказать.
— Что?
— Я навестила твою мать за несколько дней до ее смерти.
Я тоже сел.
— Уже лучше бы ты дала мне кофе. Где?
— В больнице, конечно.
— Как это я тебя не увидел? В качестве кого ты пришла?
— Что значит «в качестве кого»? В качестве Тирцы Фрид. Мешулам вышел от нее, позвонил мне и сказал: «Тиреле, я как раз вышел от Раи Мендельсон с адвокатом, которого привел сделать завещание. Если ты хочешь попрощаться с ней, это, очевидно, последняя возможность». Я сказала ему: «Я хочу, но я не хочу встретить там Иреле и всех остальных из семьи». И он сказал мне: «Тогда брось всё и приезжай немедленно. Профессор Мендельсон уже был здесь раньше вместе с доктором Биньямином, а Иреле был до них, и он не переставал плакать, пока она не рассердилась на него, и он обиделся и уехал, а сейчас я тоже ухожу, так что ты сможешь побыть с ней наедине».