— Мы были друзьями в средней школе, — сказал я. — У нас был шанс, но из этого ничего не вышло. И мне не так уж плохо с Лиорой, как ты думаешь. Нормальная семейная жизнь, как у всех. Иногда не так чтобы хорошо, но в общем не очень и плохо.
Мешулам посмотрел на меня насмешливо:
— Ты что, начал читать журналы для женщин? Ты даже не сказал, что ты ее любишь. Такое простое слово, как любовь, через которое люди держатся вместе, даже этого ты не сказал.
— Мешулам, — сказал я, — ты что, стал теперь специалистом по любви тоже?
— Чтобы сказать то, что я сейчас сказал, надо быть специалистом? Достаточно не быть идиотом.
— Кроме любви, нужно еще несколько вещей, чтобы быть вместе.
— Может ты, наконец, скажешь мне какие? Что это за несколько вещей, которые держат вас вместе? — И поскольку я промолчал, ответил себе сам: — Это или ее деньги, или твой страх, или они оба вместе. Вот что вас держит.
— Почему это тебя так интересует? — спросил я. — Какое тебе, в сущности, дело?
— Это меня интересует, потому что я хочу видеть вас с Тиреле снова вместе.
Несколько минут я молчал, и Мешулам вдруг усмехнулся:
— Ты помнишь мою жену, светлая ей память? Мою Голди, которую я любил?
— Конечно, — сказал я. — Я помню ее очень хорошо.
— И что же ты помнишь? — Усмешка исчезла из его глаз. Я увидел в них мольбу.
— Ее соленые огурцы, — сказал я, глотая слюну, которую вызвала у меня во рту память. — И приятный запах ее рук, и ее спокойствие, и молчаливость. Мама говорила, что она уверена, что, когда ты на работе, со всеми своими рабочими, и грузовиками, и машинами, ты скучаешь по спокойствию своей жены.
— Твоя мать всегда была очень умная женщина, — сказал Мешулам, — и еще у нее была рана в сердце, это ты уже знаешь. Иначе чего бы она вдруг поднялась и ушла? Но я — не только по спокойствию моей Голди, но и по ее запаху я скучаю. Как лимоны она пахла. Другие женщины кучу денег тратят на духи, а она — у нее это исходило прямо от ее тела. Но сейчас всё это на небе, и только из-за этого я спущусь в ад, потому что, если я заявлюсь туда, к ней, это ей испортит всю ее райскую жизнь.
Платок снова заголубел. Мешулам откашлялся:
— Двое их у меня уже там. — Сложил платок и вернул его в карман. — Теперь слушай. Моя Голди и я, мы не любили Тирциного Иоси — и как человека, и как ее мужа. Ведь у мужчин сразу видно, кто из них идиот. Кто умный, не всегда видно. Но у идиота это написано прямо на лице. А ты ведь знаешь мою Тиреле — именно потому, что мы ей это сказали, она сделала нам назло. Но иногда, когда я спрашивал мою Голди, как ты думаешь, Голди, что эти двое вообще делают вместе? Так послушай, что она говорила, эта скромная и тихая женщина, как ты о ней сказал. «В таких вещах, Мешулам, — говорила она, — всё приходит из кровати». Ты бы поверил про эту скромную и тихую Голди, что она так скажет?
— Я верю всему про всех, Мешулам.
— У нее были и другие умные выражения. Вот, послушай еще одно: «Женщина должна выглядеть хорошо, но мужчина — если он немножко красивее обезьяны, этого уже достаточно».
Мы обменялись улыбками.
— Для таких мужчин, как мы с тобой, это же счастье, что есть женщины, которые так думают. Иначе что бы нам осталось? Только девушки, которых уже никто не берет. И еще, поверь мне, Иреле, Мешулам может с первого взгляда сказать тебе, как любая пара выглядит в постели.
На последнее утверждение я предпочел не реагировать, и тогда Мешулам объявил:
— А моя Тиреле решает и делает. Не то что ты. Поднялась и развелась. Я уже раньше сказал тебе об этом, а ты даже не спросил почему и как.
— Да, не спросил, — сказал я. — Я не сую нос.
— Что ты хочешь этим сказать? Что я таки да сую?
Я промолчал.
— Знаешь что? Ты прав. Да, я сую нос. Я безусловно его сую. Потому что если вежливо сидеть на стороне и ждать, пока что-то случится, так ничего не случится. Иногда надо всунуть нос. И не только нос. И руку тоже, чтобы подтолкнуть, и вторую, а если дверь открывается только чуточку, то и ногу, и плечо, и даже кончик тоже стоит всунуть иногда, и всунуть как надо, до упора. Потому что кончик — он делу самый пончик. Так это в любви. — Он убедился, что я улыбаюсь, и добавил: — Так вот, прими к сведению, Иреле, — Тирца свободна, и она уже не Тирца Вайс, она уже снова Тирца Фрид. Я выложил кучу денег, чтобы этот глупый толстый говнюк дал ей развод, но сейчас она отрабатывает мне все эти деньги с процентами.
— Тогда скажи мне сейчас ты, — осмелел я, — если ты с первого взгляда знаешь, какова каждая женщина в постели, может быть, ты скажешь мне, какова твоя Тирца?