— Вот-вот! — оживляется Муджиб. — Когда у больного повреждено левое полушарие головного мозга, он теряет речь. Так и эти красавцы. Они считают себя левыми, а на деле служат правому полушарию, думают половиной головы!
Муджиб подмигивает нам. Затем говорит негромко и серьезно:
— Потому-то мне и дорога Ладонь Фатымы. Старый символ выражает мечту о согласии между разумом и чувством.
Мы съезжаем с шоссе и, не сбавляя скорости, устремляемся прямо в пустыню. Твердый каменистый грунт послушно ложится под колеса. Какое удовольствие сидеть сейчас за рулем! Кажется, что без всяких усилий можно домчаться до самого горизонта.
Неожиданно «лендровер» резко тормозит. Перед нами глубокое «вади», русло высохшего потока. Выходим из машины, оглядываемся. Куда же дальше?
— Давайте бросим жребий по-бедуински, — предлагает Муджиб. Он подбирает плоский камешек и плюет на него. — Мокрая сторона — «зима», налево; сухая — «лето», направо.
Камешек взлетает в воздух и ложится сухой стороной вверх.
— «Лето»! Едем направо, — говорит Муджиб.
— А может, лучше налево? — щурится Иван Петрович. — Бросим вызов судьбе. Ты же враг суеверий.
Я поддерживаю журналиста. Муджиб нехотя соглашается, и мы поворачиваем налево. Через полчаса откуда-то сбоку слышится громкий стук. Машина заваливается, ее начинает заносить. Нас обгоняет правое переднее колесо и тяжело плюхается набок.
— Та-ак! — произносит Иван Петрович. — Запасные шпильки для колес есть?
Муджиб с размаху ударяет кулаком по кнопке гудка. Машина взвизгивает.
— Нету! Кто же мог знать, что они на такой скорости лопнут все разом!
Вот вам и приключение! Одни в пустыне. Далеко от жилья. Да только далеко ли?
— Смотрите, — говорю я, — черные палатки!
— Ура! — кричит Муджиб. — Бедуины!
Мы устремляемся к шатрам.
— Знаешь, Иванпэтрович, — смеется на ходу Муджиб, — хорошо, что я враг суеверий. А то я мог бы решить, что наше невезение из-за тебя. Ты же голубоглазый. Моя бабка всегда повторяла: «Не водись с голубоглазым да с редкозубым».
— Почему же тогда глаз на Ладони Фатымы голубой? — спрашивает Иван Петрович.
— Именно поэтому. На Востоке мало голубоглазых, как у вас, на Севере, не часто встретишь черные глаза. Поэтому взгляд голубых глаз считается у нас особенно пронзительным.
— А у нас есть поговорка: «Черный глаз — опасный», — осторожно замечает Иван Петрович.
— И в песнях поют, — подхватываю я, — про очи черные, жгучие и погубительные.
— У вас! — машет рукой Муджиб. — У вас это история, фольклор. У нас, к сожалению, суеверия еще живы. Почему засох виноградник? Не дала земля урожая? Сглазили! Почему заболел ребенок? Пал бык? Сглазили! На все один ответ. Разум подавлен чувством, и чувство это — страх.
Муджиб прибавляет шагу. Мы едва поспеваем за ним.
— Начинают пугать с детства, — продолжает он. — Ребенка повсюду подстерегают коварные джинны, шайтан, злые волосатые гули, оборотни и ведьмы… Мне было шесть месяцев, когда я заболел. Старики решили, что виноват дурной глаз. И меня, больного младенца, ночью принесли на кладбище и опустили в пустую могилу, приговаривая: «О смерть! Возьми своего сына и отдай нам нашего!» Как я после этого выжил, ума не приложу!
Палатки уже совсем близко. Их всего три. Вокруг ни души. Может быть, в них никого нет?
— Если я правильно понял, — говорит Иван Петрович, — голубой глаз на Ладони Фатымы должен особенно надежно предохранять от недоброго взгляда? По принципу «лечить подобное подобным»?
Полог одной из палаток отдергивается. Появляется невысокая фигурка в черном платье до пят. Мы направляемся к ней.
— Мир тебе, женщина! — приветствует бедуинку Муджиб. — Где мужчины твоего рода?
Бедуинка смело глядит на нас. Ее лицо открыто. В крыльях тонкого носа золотые блестки, на лбу и щеках темно-синие пятна татуировки.
— И вам мир, — отвечает она. — Скот и мужчины скоро вернутся. Простите, что мой брат не может встретить вас. Он лежит в палатке.
— Болен? На что жалуется? — профессионально спрашивает Муджиб.
Бедуинка цокает языком.
— Не знаю. Нога распухла.
— Я врач, — объясняет Муджиб. — Веди к брату.
Входим в шатер. Вся его обстановка состоит из деревянной колыбели-качалки, брезентового вьюка и большого медного котла. В глубине жилища на полосатом тюфяке лежит смуглый парнишка лет десяти. Его правая нога вытянута, под нее подложена подушка.
— Как тебя зовут, юноша? Как зовут твою сестру? — задает вопросы Муджиб, ощупывая больную ногу маленького бедуина.