Глава 5
КАК ЧИТАТЬ КНИГУ СУДЕБ?
Как-то раз, присутствуя на соколиной охоте и наблюдая за тем, как ловчая птица настигает свою пернатую жертву, уже упоминавшийся поэт аль-Мутанабби сочинил грустный экспромт:
Слова «всем назначен день смерти» превратились в пословицу, отражающую отношение арабов к судьбе. Тема судьбы, как ее трактует доисламская и средневековая мусульманская литература, была предметом изучения неоднократно: за рубежом о ней писали В. Каскель и X. Ринггрен, у нас — М. Пиотровский. Пеструю и богатую арабскую лексику, связанную с этой темой, ученые обычно делят на три группы.
Самая древняя из них видит в судьбе предопределенную участь, гибель, смерть. Смысл этот чаще всего передается словом «манийя». От того же корня образовано имя доисламской богини судьбы Манат. Неотвратимая судьба имела устойчивые атрибуты — «ножницы манийи», «путы манийи». В исламскую эпоху слово постепенно лишилось оттенка предопределения и стало обозначать просто смерть.
Вторая, более поздняя, группа ставит знак равенства между судьбой и временем: «дахр» — «век», «рок» и «заман» — обобщенное время, распадающееся на дни и ночи. Ход времени непреодолим и неизменяем, поэтому время и есть судьба. Эта идея близка иранской, олицетворенной Зурваном — божеством времени-судьбы, и античной с ее Кроном — богом всепоглощающего времени. Родоплеменное общество доисламской Аравии не создало развитых представлений о бессмертии души, о воскрешении и потустороннем существовании. Для бедуина единственная реальность заключена в земной жизни, срок которой конечен, ибо от клыков времени не уйти никому. В исламский период слова этой группы сохранили оттенок фатализма, а под словом «дахр» («век») иногда подразумевался Аллах.
И наконец, последняя группа, отражающая представления о судьбе не как о безличном и неотвратимом роке, а как о проявлении воли всесильного и единого бога. Судьба в этом случае обозначалась словами «када» или «кадар». Эта точка зрения, победившая в исламе, все же не сумела отменить более старые представления, отзвуки которых сохраняются и поныне.
Вскоре после утверждения ислама споры вокруг понятия судьбы вылились в ожесточенную борьбу между кадаритами и джабаритами, или сторонниками свободы воли и приверженцами учения о предопределении. Русский востоковед академик В. В. Бартольд считал, что слово «кадар» применительно к первым надо понимать как «власть человека над своими поступками», противоположное понятию «джабр» — «насилие», «притеснение». Теперь судьба связывалась с новым для аравитян понятием искупления, сулившего праведникам рай, грешникам — ад. Если все в мире, рассуждали кадариты, предначертано Аллахом, включая добрые и дурные поступки людей, значит, одни из сынов Адама изначально обречены на райское блаженство, а другие — на муки в адском пламени, что несовместимо с определением бога как справедливого и милосердного. Отсюда неизбежный вывод, заключали они: человек лично ответствен за свою судьбу и сам решает, исполнять или не исполнять божьи предписания, ибо в Коране сказано о грешниках: «Аллах не был таков, чтобы их притеснять; но они сами себя притесняли!» (XXX, 8). Нет, возражали джабариты, Аллах всемогущ и всеведущ, он говорит людям в Коране: «Аллах создал вас и то, что вы делаете» (XXXVII, 94), поэтому признавать человека творцом своих поступков означает признание двух творцов — бога и человека, а это страшный грех многобожия. Полагайтесь только на Аллаха, учили они, не страшитесь земных испытаний, ибо судьба человека и его смертный час заранее записаны в Книге Судеб.
Для мусульман Книга Судеб — это Коран. К тому же считается, что на каждого смертного ангелы заводят специальный свиток, куда заносятся все его деяния; свиток этот зачитывается после кончины и якобы будет служить основанием для «последнего решения» участи человека в судный день.
В христианстве споры о предопределении и свободе воли начались еще до возникновения ислама. Так, в пятом веке учение о свободе воли было осуждено церковью как еретическое, а его противник Блаженный Августин причислен к лику святых. Однако учение о предопределении не стало христианским догматом: в восьмом веке один из первых христианских критиков ислама Иоанн Дамаскин защищает учение о свободе воли, противопоставляя его вере мусульман в предначертанность всего сущего. После поражения кадаритов, а вместе с ними и более широкого культурно-религиозного движения мутазилитов, или «отделившихся», к которым принадлежал и средневековый рационалист аль-Джахиз, представление о «фатализме» мусульман стало все прочнее утверждаться в Европе.