Вот как горько изменилась в четыре месяца судьба бедной «леди Джэн»! Изнеженная вниманием, ласками и заботами своих друзей, она стала теперь беспомощной круглой сиротой.
В ночь своего бегства Жозен схватила сильную простуду. Ревматизм сковал ноги, ей приходилось лежать в постели почти по целым дням. Деньги — а их было у нее теперь очень мало — так и таяли. Голод стоял у двери. Больная старуха дрожала от холода, не имея возможности купить себе топлива. Она должна была скрывать от всех место своего жительства. Больная и измученная, она очутилась совершенно одинокой.
С помощью негра Пита ей удалось распродать все уцелевшие у нее пожитки. Старуха, отправив раз «леди Джэн» собирать милостыню, во время ее отсутствия продала какому-то итальянцу за два доллара и голубую цаплю.
Цапля была единственной отрадой девочки, единственным живым воспоминанием о ее недавнем счастье. Когда «леди Джэн» под вечер вернулась в свою конуру и увидела, что Тони нет, она пришла в такое неистовое отчаяние, что даже Жозен перепугалась.
С этого дня девочка утром и вечером начала бродить по соседним улицам, отыскивая свою милую цаплю. Когда Жозен в первый раз выслала ее на улицу, чтобы петь и собирать милостыню, «леди Джэн» повиновалась. Она уже привыкла угождать старухе. После бегства с улицы «Добрых детей» Жозен перестала совсем заботиться о девочке. Она возненавидела ее. По мнению старухи, «леди Джэн» была главной причиной всех ее бедствий. Перед тем как отправить ее первый раз на улицу, за милостыней, Жозен дала ей следующую инструкцию:
— Ни под каким видом не смей никому говорить, что мы жили на улице «Добрых детей». Не рассказывай, что ты знакома с Маделон, с Пепси, с семьей Пэшу и со стариком Жераром — вообще с кем бы то ни было из известных тебе лиц. Не смей разговаривать с чужими людьми, а в особенности не сообщай никому своего имени и адреса нашей теперешней квартиры. Пой, пой, пой и протягивай прохожим руку. По временам можешь плакать, если тебе будет грустно. Но смеяться никогда не смей!
Девочка строго исполняла эти приказания, за исключением одного: плакать публично. Как бы тяжело у нее на сердце ни было, она никогда не выдавала своего горя. Удивительно, сколько мелкой монеты сыпалось на руки девочки, когда на улице раздавалось ее пение. Иногда она возвращалась домой с туго набитым кошельком в кармане. Замечательный голос ее, такой кроткий, симпатичный, грустное личико и задумчивые глаза трогали до слез самых грубых людей. Если бы Жозен не была такой скаредной и не продала голубую цаплю, она каждый день могла бы получать хорошие деньги; но когда «леди Джэн» лишилась своей любимицы, она уже не в состоянии была больше петь на улицах; и когда прохожие просили ее, чтобы она побаловала их своим прекрасным голосом, малютка отвечала только рыданиями.
«Леди Джэн» бродила по дворам, отыскивая в каждом углу свою голубую цаплю. Девочка трепетала от ужаса, когда кошелек ее к вечеру оставался пуст. Осторожно пробираясь в квартиру, она пряталась куда-нибудь за дверь, чтобы подольше не попадаться на глаза старухе.
Однажды утром, когда на дворе стояла очень холодная погода, «леди Джэн» велено было, по обыкновению, идти на улицу петь. Девочка чувствовала себя очень нехорошо, и когда Жозен сказала, чтобы она не смела приходить обедать без денег, малютка горько заплакала и в первый раз начала умолять позволить ей остаться дома, потому что она совсем не может петь в такой холод, а главное, боится злых мальчишек, которые забросали ее грязью накануне и пригрозили, чтобы она не смела показываться у них на улице.
Такое неожиданное неповиновение привело Жозен в бешенство. Она схватила ее и начала трясти изо всех сил, затем размахнулась и так сильно ударила по лицу, что у малютки зазвенело в ушах.
— Убирайся сейчас вон, — крикнула свирепая старуха, — и не смей возвращаться, пока не наберешь побольше денег!
«Леди Джэн» в первый раз в жизни получила пощечину. Она в ту же минуту перестала плакать, отерла слезы и с изумлением, смешанным с негодованием, пристально посмотрела на свою мучительницу, а затем молча вышла из комнаты.
Спустившись с лестницы, оскорбленная девочка приложила холодную, как лед, руку к пылающей щеке, всячески стараясь успокоить свое взволнованное сердце. Отдохнув немного, она с несвойственной ребенку твердостью собралась с духом и побежала без оглядки вперед, ни разу не повернув головы к дому, где жила Жозен.