Как-то Заболотный возвратился после удачно проведенного воздушного боя. Он находился в том возбужденном состоянии, когда хочется излить душу, переброситься с кем-нибудь из друзей словом. Хотел было разбудить Шумилова, но передумал: Шумилов в тот день провел два вылета. Жалко было будить друга. Потом он направился к кровати Голубина. Она была пуста. «Где же Ваня?» — закралась в голову тревожная мысль. Заболотный все-таки разбудил Шумилова.
— Не вернулся Ваня… — ответил тот. — Он вылетал в паре с Шишковским. Тот вон спит…
Заболотный сразу поник. Голубина он любил по-братски. Они часто вылетали на боевые задания вместе, и счет сбитых вражеских самолетов у них был почти равный. Под утро Заболотный сказал Шумилову:
— С сегодняшнего дня, Иван, давай откроем наш новый счет. Рассчитаемся с фашистами за Ваню и за других наших ребят…
Утром лейтенанта Заболотного вызвал командир эскадрильи капитан Дунаев. Он не задавал летчику вопросов, не спрашивал о самочувствии. Он хорошо понимал его состояние. Попросил лишь достать из планшета карту.
— Вот здесь на вчерашний день проходила линия фронта. Возможно, за ночь кое-что изменилось. Уточните это с воздуха, а потом доложите, — сказал комэск.
На такие задания посылались опытные, проверенные в боях летчики. Одним из первых не только в эскадрилье, но и в полку Заболотный освоил полеты на «свободную охоту», а также подготовился к действиям в ночных условиях. Потому-то чаще других ему и поручались сложные и ответственные задания.
…Как всегда, механик помог Заболотному застегнуть лямки парашюта, убрал колодки… Сделав короткий разбег, взмыл в студеное, нахмуренное небо длинноносый «миг»…
За бортом самолета расстилалась заснеженная земля. Чуть заметно проступали пунктиры проселочных дорог, настороженно притаились в прифронтовой полосе деревушки и поселки. А вот и знакомая нитка железнодорожной магистрали. Еще несколько минут полета — и на горизонте показались клубы черного дыма: где-то здесь должна была проходить линия фронта. По всему видно, за сутки она сдвинулась на несколько километров к северу, и теперь разрушенный и полусожженный Наро-Фоминск, опоясанный речкой Нарой, оставался тыловым городом, где вовсю хозяйничали гитлеровцы. В прошлый вылет Заболотный, снизившись до бреющего полета, малость «покуражился» на виду немецкой солдатни и горожан. Было забавно смотреть, как в мгновение ока людские ручейки растеклись в полуподвалы и развалины. А потом, словно проснувшись, по-собачьи тявкали вслед краснозвездному самолету фашистские зенитные «эрликоны»…
В этот раз Заболотный также снизился до предельно малой высоты. Так безопаснее для жизни, да и можно поточнее рассмотреть картины и детали фронтовой обстановки. Он отчетливо видел, как в огненных языках пламени тают пристанционные постройки, товарные вагоны…
Летчик не упускал ни одной детали из увиденного. Он точно фиксировал в памяти панораму переднего края, брал на заметку каждую подозрительную ложбинку, каждую змейку едва заметных траншей…
С чувством исполненного долга возвращался Заболотный с задания. И все же тайный червячок точил его душу: не мог он, признанный в полку лучшим бойцом «свободной охоты», возвращаться домой, не увеличив счет сбитым самолетам врага. Всем своим существом он стремился к встрече с противником. Он хорошо понимал, что каждый сбитый им самолет — это еще один шаг к победе.
…Впереди по курсу мелькнула и стала увеличиваться черная точка. Заболотный сделал крутой разворот, устремляясь наперерез самолету. Однако летчика мучило сомнение: свой или чужой. Сблизившись, понял: перед ним шел «юнкерс». Он летел по направлению к железнодорожной станции. По скорости вражеской машины Иван определил: перед ним — разведчик.
Заметив советский истребитель, немецкий пилот резко пошел на снижение. Он попытался на бреющем уйти от преследования.
Заболотный подал ручку газа вперед и с радостью отметил про себя: «Моя скоростёнка поболе, от меня не укроешься!» Сделав еще несколько стремительных маневров, Заболотный ринулся в атаку. В первом же заходе он меткой очередью поразил вражеского стрелка. От второй очереди у «юнкерса» задымил правый мотор. Заболотный прижал противника вплотную к заснеженной земле и третьей длинной очередью добил его: «Это вам за Голубина!..»
…Возвратившись из полета, Заболотный устало переступил порог землянки. Переступил и оторопел: в тесном кругу летчиков сидел и улыбался Ваня Голубин. Он был в странном одеянии: в непонятного цвета застиранной рубашке, в ватных заплатанных штанах, растоптанных валенках, похудевший, но все такой же мальчишески восторженный и до боли родной…
— Жив, чертяка! — обрадовался Заболотный, обнимая друга. — А мы тут было совсем загоревали… Сегодня я одного фашиста завалил. За тебя, Ваня!..
А вскоре после этого Заболотный погиб.
О подробностях последнего боя и гибели Заболотного в полку знали мало.
…Однажды уже под вечер художник Антонов, тот самый, что писал картину с трех Иванов, решил перехватить Заболотного на стоянке, когда тот прилетит из очередного задания. Летчик не мог уделить художнику ни одной минуты — началось наступление наших войск, и потому нагрузка на летный состав увеличилась.
Минут сорок, а возможно и больше, прождал на стоянке, на морозе своего «натурщика» Федор Антонов, пристально вглядываясь и вслушиваясь в зимнее суровое небо. Кто-то из техников подошел к нему и с нескрываемыми нотками неприязни в голосе проговорил:
— И чего ты тут, друг, торчишь, тоску нагоняешь? Шел бы себе в теплую землянку… Если остался Заболотный в живых, то где-нибудь сел на вынужденную. Горючее по времени он уже давно израсходовал.
Антонову ничего не оставалось, как послушаться техника.
В штабной землянке он вплотную подошел к пышущей теплом печке. За перегородкой стучала пишущая машинка. Там писарь, уже пожилой сержант, не очень проворно, видимо, одним пальцем отстукивал строевую записку.
Вдруг открылась дверь — и на пороге землянки выросла фигура командира полка в заиндевелых летных доспехах. Лицо у Пруцкова было какое-то неподвижное, словно застыло на морозе. В глазах разлилась тоска. Он прошел ближе к печке, сорвал с головы шлемофон. А затем начал оттирать побелевшие от мороза щеки. Все знали — комполка самолично вылетал на розыски Заболотного…
— Не вернется Заболотный… Погиб наш Иван Николаевич… — сказал с горечью, словно ожег, Пруцков…
И когда через два с половиной месяца после гибели Заболотного пришел приказ о присвоении восьми летчикам полка звания Героя Советского Союза, оказались среди них фамилии и трех наших побратимов, трех Иванов: Ивана Голубина, Ивана Заболотного, Ивана Шумилова. Художник Федор Антонов как бы предвосхитил своим групповым портретом их героические дела при обороне столицы нашей Родины — Москвы. Герои картины оправдали надежды, которые на них возлагал народ.
Как уже говорилось выше, Иван Николаевич Заболотный сложил свою голову, так и не узнав, как высоко и почетно оценила его подвиги в небе войны Родина, которую он прикрыл в суровую для нее годину своей грудью…
Так еще один защитник родной земли навсегда остался в памяти народной и материнской молодым…
Родился в 1919 году в селе Михайловна Лебединского района Сумской области. Перед уходом в авиационное училище работал на металлургическом заводе в Керчи.
Иван Шумилов из войны вышел живым и невредимым, хотя в небе Подмосковья провел не один десяток воздушных боев, сражаясь с хвалеными асами фашистской Германии. Сбил девять вражеских самолетов на подступах к столице. Один из них — тараном. Подмосковье, которое он защищал в небе в грозную пору войны, стало ему родным и близким. Здесь прошли его боевая юность, боевое возмужание, здесь пришла к нему слава Героя. Здесь он женился, здесь у него родились дочери…