После долгого осмотра Антипа потрогал овчинную шапку, с которой не расставался ни зимой, ни летом, и твердо заявил:
— Кровь спущать надо.
— Тебе виднее, — покорно согласился Степан. — Шайку принести?
— Принеси ковш.
Степан послал Пелагею за ковшом. Солнце поднялось уже высоко, через крышу освещая двор. Над коньком кровли струился пар.
Антипа извлек из сыромятного мешочка, подвешенного у пояса, небольшое долотце, которое он сам заточил из обушка старой косы, и стал прощупывать у Гнедка «становую жилу».
Лошадь помялась на месте. Степан, будто это у него прощупывали жилу, тоже переступил. Между тем Пелагея принесла большой банный ковш.
— Стань сюды, — строго сказал Антипа.
Степан повиновался. Стянька видела, как он, костистый и высокий, с надеждой и детской доверчивостью смотрел на большие жилистые руки Антипы. Острая жалость пронзила ее сердце.
Антипа, не снимая шапки, перекрестился и, оттянув левой рукой паховую атласную кожу, ловко просек долотцем бьющуюся под брюхом жилку. Из-под ржавого долотца тугой черной струйкой ударила кровь. У ранки под кожей бился «червячок».
Лошадь подалась назад, болезненно поджала заднюю ногу, как будто хотела задержать кровь, но тут же вытянула ее и тоскливо посмотрела на хозяина и на Антипу.
Степан держал ковш, из которого кровь стекала на землю. Стянька убежала в горницу и упала на кровать, спрятав голову в подушку.
6
А на обширном дворе Гонцовых в это время шла суета. Четыре рослых лошади, впряженные попарно в крепкие — на железном ходу телеги, от нетерпения ржали, били копытами.
Стряпуха Катерина поставила на телегу лагун с квасом, туес с творогом в простокваше, положила кошель с огурцами, большой узел с белыми калачами. На другой подводе лежали косы, обмотанные тряпками, грабли с просмоленными головками, вилы. Под навесом бойко тараторили жена Фади Уйтика — Фитинья, дочь Фрося, Анисья с Верой, раскрутка Шимка.
Фадя Уйтик, косолапый мужичонка в заячьей шапке, степенно похаживал около коней.
— Ну, бабоньки, складчи́на-молодчи́на! Берегись — пятки подрежу.
— Как бы тебе не подрезали, — задорно отвечала скуластенькая отчаянная Вера.
Фадя блаженно жмурился.
— Ух! Ты! От такой и умереть не страшно. — Но о чем бы ни говорил Фадя, его волновало сладкое предчувствие выпивки.
Он подмигивал, прищелкивал языком, причмокивал, делал заскорузлым пальцем под всклоченной бороденкой многозначительный жест.
— Помочь!
— Тебе одно — зенки залить, — добродушно ворчала Фитинья, ей самой до смерти хотелось выпить.
— Ну, все в сборе? — вышел на крыльцо хозяин. — Ха! Вот и колхоз. Все за одного — один за всех.
Он оглянулся кругом:
— А Мишка Фролов где?
— Нету его, — угодливо сообщил Фадя.
— Вижу, нет! Почему?
— Прохлаждается, — попытался пошутить Фадя.
Гонцов зло оборвал:
— Не болтайся под ногами!.. Не было хлеба, так Улита Христом богом молила… А теперь сыном распорядиться не может? Комсомолец! Волю взял!
— Верно! — не утерпел Фадя, — я и то своей говорю: «Фроська, ты отца и мать чти! Так она у меня как миленькая…»
Фадя, встретив взгляд дочери, поперхнулся. Фросино лицо пылало. Грудь часто и неровно поднималась. Не проронив ни звука, Фрося сорвалась с места, выхватила с телеги свой кузовок и бегом бросилась в ворота.
Все молчали.
— Ха! Отцовская воля, — наконец, сказал Гонцов.
Его оловянные глазки встретились с обезумевшими глазами Фади. Фадя опрометью бросился за дочерью.
— Куда? — властно крикнул Гонцов. — Открывай ворота да садись на первую, проводничать будешь. Рассаживайтесь. Все поедем. У меня пешком никто не ходит!
Все стали усаживаться на телеги. «На работу увезешь, а вот с работы шагай! На телеги-то травы навьючишь, — с горечью думал каждый. — Взбеленился, собака. Да, кабы у нас не забрано, пошли бы мы к тебе, живоглот проклятый!».
Когда лошади тронулись, Гонцов сказал:
— Вольному воля, спасенному рай! У меня — помочь. Кто хочет — пожалуйста, кто не хочет — неволить не буду.
Фадя, срывая злобу, со всего плеча огрел кнутом пристяжную.
Гонцов покосился.
— Ты коня не тронь.
Но слова его потонули в грохоте. Кони в галоп вынесли к церкви. За мостом под самым лесом скакали братья Важенины: Влас, Мирон и два Спиридона. Нахлестывая пару, подпрыгивая на телеге, за ними летел Афоня Чирочек.