— Гонцову, — ответил Миша. Лицо его с большими глазами и острым носам загорелось нездоровым румянцем. — Я не хотел, да мать у них хлеба брала… Ну… отработать надо.
— Тебе нельзя косить! — вырвалось у Вани, но он тут же пожалел, что сказал это, видя обиженное лицо друга. Миша, простудившись на лесозаготовках, пролежал всю зиму и теперь стыдился своей слабости.
— К Василию Костя скоро приедет, вот и пусть на здоровье косит! — убеждал Ваня друга. — А ты не ходи!.. Подумай — Волкушку помогать!..
И мало-помалу друзья пришли к мысли, что с Гонцовым не плохо было бы «сыграть шутку».
В ту же ночь они пробирались «задами» во двор Гонцовых, чтобы смазать воротные столбы медвежьим салом…
Оказавшись в огороде, Миша соблазнился огурцами, Ваня же, вспомнив, как батрачка Катерина ухаживала за ними, вспылил:
— А! Ты воровать?! Огурчиков захотел… сладеньких? — твердил он, оттаскивая Мишу от гряды. Ваня чувствовал возмущение, обиду и знал, что все теперь испорчено и дружба разрушена. — Уходи!.. Один я… не друг ты мне… Уходи!
Вскоре после ссоры Ваня и решил уехать.
Последний день он провел в хлопотах. Побывал у Степана Грохова. Окончательно договорился, в какие сроки тот выплатит матери остальные деньги за мерина.
— Ты, Ваня, не сомневайся, — сказал Степан. — Раз договорились — баста. Как только Стянька получит деньги, сразу уплачу. И сено вывезу. Да и так, в чем нужда будет, — помогу… Дровишки там… Так не оставлю.
Он говорил искренне, и Ваня верил ему. Все было решено, но юноша не уходил. Топтался на месте, украдкой поглядывая на большую рамку, где были собраны порыжевшие фотографии, стараясь найти знакомый овал лица, волосы с прямым пробором. Были тут солдатские фотографии Степана, усатого, с крутым подбородком, с колючими черными точечками глаз, подставленными фотографом. Была карточка с молодоженов: Пелагея толстая, вся в оборках и кружевах, а Степан в пиджаке и широких штанах навыпуск, угловатый, будто заклепанный в железо; были какие-то старухи в шалях, лысые и бородатые старики, — а Стяньки не было.
Сердце Вани тоскливо сжалось. Он вздохнул: «И почему так жизнь устроена? Эх, Стянька! Неужели из-за Кости в леспром ушла? А он и мизинчика твоего не стоит. А я? На руках бы тебя носил… Ну, да ладно. Коли так, значит так!».
Побывал Ваня у Антипы. Перед тем, как проститься, Антипа снял шапку и сел.
— Садись и ты, — строго сказал он Ване. Ваня примостился на припечек. Семья Антипы сидела вокруг стола и усердно стучала ложками в большой котелок.
— Худо ли, добро ли задумал — не знаю. Молодым оно, конечно, это любопытно. Я вот тоже пошатался по свету. Насмотрелся…
Антипа замолчал, словно стараясь припомнить пережитое. Тень пробежала по лицу, — видимо, ничего веселого не припомнилось. Антипа махнул рукой и надел шапку:
— Всяко было…
Проводив Ваню за ворота, руки не подал и расстался так, как будто расходились до вечера.
— К Михалку зайди, к племяшу, — уже издали крикнул Антипа. — Он седни дома. У Васьки всю неделю косил.
Миша Фролов попрощался сухо, отчужденно.
— Едешь, значит?
— Еду.
— А мать остается?
— Остается.
Миша повел плечами. Помолчали.
— Завербовался?
— Нет. Так.
— Что же — на свои деньги, стало быть? Дорого. Ну, да ты теперь человек богатый.
Ваня не ответил. Снова обоих сковало неловкое молчание.
— Ну, до свидания, — Ваня протянул руку.
— До свидания, — Мишина рука была холодна и влажна. И, порываясь что-то еще сказать, желая в чем-то оправдаться, сердясь и на себя и на Мишу, Ваня повернулся и зашагал прочь.
— А ведь я приеду еще! — хотел крикнуть он, но Миши уже не было.
Неожиданно, совсем по-иному получилось с Колькой Базановым. Он шел с парнями, о чем-то громко разговаривал. Издали увидел Ваню и бросился к нему.
— Тимофеев!
Ваня остановился.
— Ваня, — подходя начал Колька и, увлекая его в сторону, пониженным голосом продолжал: — Ваня, ты мне письмо напиши. Ладно? Обо всем. Как там и что. Понятно? Я тоже, может, махну. А? Напишешь? — он слегка оттолкнул Ваню и весь просиял, как начищенный пятак. — Костю видел? Задается. Жила. А мы вот без него сложились и… по маленькой…
Ваня только теперь заметил, что Колька пьян. И — странно — не питая привязанности к Базанову, не любя пьяных, Ваня в эту минуту чувствовал какое-то расположение к нему. Колька это заметил. Он схватил Ванины руки и, сильно встряхивая их, произнес:
— Черт с ним. Мы тоже не мочалом торгуем! Верно, Ваня? Дак ты напиши… Ладно?