Теперь только поняв, что именно то, о чем она только смутно догадывалась, произошло. Степанида беспомощно улыбнулась и, словно ища защиты, посмотрела в темный квадрат горничной двери. Неуверенно шагнула к ней и тихо прикрыла.
Константин истолковал это по-своему. Его бросило в жар.
Степанида растерянно оглянулась и шепотом спросила:
— Зачем?
Константин поднял руки и сделал шаг вперед.
— Не надо! — с ужасом выдохнула Степанида.
За дверью послышалась возня. Степанида быстро повернулась и скрылась в комнате. Но она даже не подошла к детям. Прислонившись к стене, она несколько минут стояла в забытьи.
— Господи! Что это?..
Воздух в комнате стал горячим. В горле комом стояла боль. С новой силой переживала она все то, что принес ей в жизнь этот жестокий человек. Кто он? Что ему надо от нее? Зачем он явился после всего? Вихрем неслись мысли. Она не знала, сколько стояла так. Час? Вечность?..
— Мама! Да, мама, же! — наконец услышала она требовательный голос дочери. — Кто там?
— Никого нет. Спи, доченька. — Ложь была противна, но что сказать.
— Ас кем ты там разговаривала? — строго, как ей показалось, спросил сын.
— Это дядя приходил. Чужой дядя.
— Ну и скажи ему, что папа в МТС.
— Ладно, ладно. Скажу. А вы спите…
Скрываться дальше было немыслимо. С трудом овладев собой, Степанида снова вышла в кухню. Плотно прикрыла за собой дверь.
— Уйди! — тихо сказала она и, боясь, что он не расслышал, повторила: — Уйди! Я не хочу слушать тебя. Ты… ты опять начнешь изворачиваться и врать. Ты все врешь. Бессердечный ты человек. И письмо твое, и все, все… — Голос ее крепчал. С трудом сдерживая рыдания, со все возрастающим чувством ненависти, она спешила выговориться, пока молчал он. Сможет ли она говорить так, если он скажет: дорогая моя?.. — Ты думаешь, я не знаю, почему ты уехал и с кем. Не оправдывайся. Я знаю. Я все знаю. И ты думаешь, я поверю тебе. Нет. — Слезы сдавили ей горло. — Ты думаешь, что я молчала тогда по глупости. Может быть. Сердцем своим бабьим пожалела. Такая я тогда была. Ради него пожалела. Думала: отец. А после узнала, что ты и от отца отказался, поняла — тебе ничего не дорого. Поздно поняла. Не поверил бы никто. А ты. Ты только о себе думал. Звали вас на деревне волками. Волк ты, волк и есть.
Последние слова, как плетью, обожгли сознание Константина. Он не знал, чего в нем больше сейчас, — обиды, возмущения или страха при мысли, что есть человек, который разгадал его и сказал ему все то, в чем он сам не в силах был признаться себе все эти годы.
— А-а! — зарычал он. — Правду о тебе говорят. Какая ты была, такая и осталась, — и Константин словно выплюнул скверное ругательство.
Степанида ничего не ответила. Но он видел, что она сильнее его.
Опустошенный, поворачиваясь медленно, по-волчьи, он вышел из избы, так и не узнав о том, что, как только закрылась за ним дверь, Степанида упала на лавку и забилась в судорожных рыданиях.
Утром следующего дня Константин через Таловку выехал обратно в Рудогорск.
В Таловку шел пешком. Мимо Кочердыша, мимо Острого Увала, мимо Спирина болота и Источинских падей. За спиной вставало солнце. Освещенные им, стремительно наплывали мокрые взъерошенные придорожные кусты, дальние колки с их утренней прохладой, с беспечным звоном синиц, с цветным окаемом меж. Константин шел, ничего не замечая. Только один раз недалеко от Малинового оврага остановился, вытер мокрый лоб рукавом и оглянулся.
Кто знает, когда еще он увидит эти места? И увидит ли?..
С. Острова,
Курганской обл.
