— Он умер, когда ты тащил его по лесу между поместьями твоего дяди и де Гудов. Думаю, тебе не составило труда это сделать, судя по школьным рекордам.
Адвокат не выдержал и воскликнул:
— Но нет ни одной прямой улики, которая бы подтверждала причастность этого молодого человека к убийству.
— Зато имеется масса косвенных доказательств, и стоит только сопоставить, как возникает формальное обвинение.
Адвокат недовольно фыркнул:
— А как насчет де Гуда? Отец погибшей имеет более веские причины желать смерти мистера Коулбрука.
— Не впутывайте его в это дело. — Артемас многозначительно посмотрел на адвоката. — Я не буду голословно обвинять кого бы то ни было.
В памяти всплыло разъяренное лицо отца Сьюзен.
«Уж я постараюсь, чтобы вы с отцом заплатили за это».
— Естественно, мы зададим вопросы и де Гуду, — кивнул один из следователей. — Но позвольте вернуться к нашему сценарию.
Он облокотился на стол и подпер рукой подбородок. Прищурившись, уставился на Артемаса:
— Ты положил труп старика у дерева, забросил тяжелую пятнадцатифутовую цепь, сделал небольшое ожерелье для дорогого папочки и повесил его подобно трофейному оленю.
— Пожалуйста, от ваших домыслов меня тошнит, — вмешался адвокат. — Молодой человек прошел через ад…
Следователь продолжил:
— Потом взял нож и вспорол труп от груди до яиц, отрезал их и засунул в карман пальто.
Адвокат, тяжело дыша, схватил стакан воды. Артемас в упор смотрел на следователей, его мутило, болезненная испарина выступила на лбу, капли пота скользили по вискам.
— Хочешь подышать? — ехидно спросил один из следователей.
Артемас отрицательно покачал головой:
— Я на всю жизнь запомнил эту картину. Мой младший брат тоже, но отца я не убивал.
— После того что он натворил, кто поверит, что ты простил его?
Юрист лукаво скосил глаза, заговорил утешительным тоном:
— Наверное, он изнасиловал ее сразу после вашей близости, она забеременела — кто знает, может, это был твой ребенок? Она была еще скромницей и пыталась разрешить проблему сама; итак, она взяла вязальную иглу… — следователь выставил палец, — пошла в ванную, и… — он ткнул пальцем вверх, — случилось так, что она проколола артерию и, должно быть, долго лежала там одна, перепуганная насмерть, может, она звала тебя…
— Сейчас же прекратите, — прошипел адвокат.
Следователь мрачно покачал головой:
— Можно понять, почему тебе хотелось вывернуть старика наизнанку.
Артемас обхватил голову руками. Следователи неустанно следят за ним и выжидают, но боль, готовая вот-вот выплеснуться наружу, переросла в холодное спокойствие. Он хотел, чтобы отец умер, следовало бы убить его. Это было бы справедливо, но он выбрал будущее семьи вместо личной мести. Семейное благополучие — сохранение, восстановление, честь фамилии — отодвигало на второй план его желания. Прежде из Артемаса можно было лепить что угодно, теперь изящная форма застыла и закалилась.
Следователи приблизились вплотную:
— Ты ничего не хочешь сказать?
Артемас поднял голову и посмотрел на них спокойно и уверенно, их угрозы рассыпались в прах.
— Отец получил по заслугам. Мне приходила мысль убить его, — ровным тоном начал Артемас; адвокат тяжело вздохнул. — Но у меня были дела поважнее.
Мать возвратилась в Нью-Йорк из поместья Шульхор-нов подозрительно спокойная в сопровождении своей служанки, частной няни и шофера. Она остановилась в отеле Плаза. Артемас нашел ее в номере: она полулежала на диване, одетая в роскошный шелковый пеньюар поверх кружевной сорочки, светлые волосы картинно взъерошены, глаза припухли от слез. Шофер — молодой человек приятной наружности и хорошо сложенный — стоял сзади и массировал ей плечи.
— Оставь нас, Бернард. — Она махнула в сторону внутренней двери. Артемас с ненавистью проводил его взглядом. Симпатия и безмерная жалость к матери тотчас сменились омерзением. Он терпел, но никогда не любил ее.
Они остались вдвоем, мать скрестила на груди руки.
— Почему остальные не приехали? Мне так нужны мои дети.
— Они так решили, им не понравилось, что ты приехала сюда, а не к дяде Чарли. И если ты хочешь их видеть, придется сделать над собой некоторое усилие.
— Я не могу туда поехать. Не могу находиться так близко от места, где твой отец… о, я не могу даже думать о поездке в этот дом. Я не справлюсь с похоронами… — Ее голос оборвался.
Артемас устало взглянул на нее:
— Возьми с собой Бернарда — уверен, он не откажется. Только знай — Джеймс уже достаточно взрослый, чтобы определить, что шофер исполняет и другие обязанности, помимо водительских. И если не хочешь, чтобы Джеймс тебя презирал, скажи Бернарду, чтобы не приближался к тебе перед всей семьей.
Она подалась вперед, лицо исказилось.
— Да как ты смеешь?! Причинять Бернарду неприятности на похоронах твоего отца?!
— Меня не будет на похоронах. Я не испытываю никакого сыновнего долга перед ним. Но другие пойдут… если захотят.
— Ты восстановил против нас братьев и сестер!
— Нет, вы сами постарались.
— Убирайся!
Артемас спокойно пошел к входной двери. Вслед ему донеслось:
— Ты убил его! Я точно знаю! И если тебя обвинят в этом, я никогда уже не выйду в свет!
Он гордо выпрямил спину и, не проронив ни слова, плотно прикрыл дверь.
— Как мать? — Джеймс выскочил ему навстречу, когда Артемас вернулся к дяде Чарли. Остальные дети, бледные и осунувшиеся, окружив старшего брата, с надеждой смотрели на него.
Артемас немного помолчал, потом как можно более непринужденно сообщил:
— Она очень скучает и, если не сляжет, приедет повидаться.
Дети разошлись, а Джеймс, выждав немного, шепнул Артемасу:
— Это ложь.
Артемас окинул его красноречивым взглядом и поник головой. Джеймс неловко похлопал брата по плечу:
— Ладно, это не важно. Поверим во что-нибудь другое.
«Дорогая Лили».
Артемас задумался, за окном не было видно ничего, кроме жуткого снегопада и темноты. Пучок света от настольной лампы придавал ему определенную уверенность, заставлял надеяться. Он склонился над листом бумаги. Что написать о последних двух месяцах одиннадцатилетней восторженной девочке?
Никакой правды. Только надежды.
Он спрашивал ее о школе, о прогулках в лесу, любимой белке, которую она нашла в разрушенном гнезде, коровах, которых держали ее родители, чтобы иметь дополнительные средства. Он обращался к ее отцу с просьбой описать все сады Голубой Ивы, напоминал ей, что в один прекрасный день принц вернется, чтобы открыть дом и восстановить сады. Правда, ей придется запастись терпением, прежде чем он сможет сдержать обещание.
Неделю спустя после похорон отца Артемас получил ответ на почтовой открытке с цветами.
«Все в порядке. Я буду тебя ждать, — писала Лили. — Ты вернешься, потому что обещал».
Однажды утром бабушка как-то уж очень поспешно вызвала его. Там уже сидели Тамберлайн и Ламье. Артемас вздрогнул от жуткого предчувствия.
В глазах бабушки светилась любовь и печаль. Она тихо вздохнула:
— Отец Сьюзен застрелился прошлой ночью из пистолета, из которого убил Крейтона. Все кончилось, мой дорогой.
Он подумал о Сьюзен, о ее развалившейся семье, потом о своей. Невозможно передать мириады эмоций, которые он ощущал в тот момент. Внук молча кивнул. Слезы брызнули из глаз, он отвернулся к окну и, сунув руки в карманы, насупился.
Тамберлайн низким и полным эпического резонанса голосом многозначительно заметил:
— Король умер.
А Ламье добавил:
— Да здравствует король!
Глава 7
Мать лежала на большой кровати с пирамидками по углам и плакала, отец громыхал кастрюлями на кухне. Майское утреннее солнце уже палило вовсю, обещая жаркий и душный день.