Маленькая Сис поджидала Лили в холле. Та после обеда пошла в ванную, чтобы сполоснуться холодной водой.
— Иди сюда, — прошипела Маленькая Сис и сунула Лили небольшой пакетик. — Пользуйся, если хочешь. Если не знаешь как — читай инструкции.
Лили посмотрела на открытую упаковку презервативов. В голове все поплыло.
— Не нужны мне никакие шары, — пыталась отшутиться она, скрывая смущение.
В холл вошел Артемас, измученный вопросами Большой Сис о китайском фарфоре и укоризненными взглядами тети Мод. Лили вдруг ощутила, что презервативы жгут ей руку, и, прикрыв надпись на упаковке, украдкой вернула их обратно.
Маленькая Сис смешно сморщила губы — точь-в-точь Мик Джагер на концертах — и сунула-таки упаковку в задний карман шорт Лили.
Старая ферма казалась какой-то жалкой и пустой из-за отсутствия безделушек и чего-то неуловимо личного, что делало ее такой теплой и привлекательной. Артемас прошелся по нижнему этажу, прикасаясь к обстановке, озираясь на голые стены, пустые книжные шкафы, упакованные картонки в углах. Мягкий свет старых белых бра придавал дому ложное ощущение комфорта, которое осталось в его памяти до сих пор.
Лили двигалась в нижней спальне, устраивая ему постель. Мысль о том, что он будет спать в ее кровати, волновала его и разрушала хрупкую баррикаду между его чувствами к ней и чувственностью, которой он никогда не потворствовал. Он перешел в столовую, облокотился на камин и уставился на холодную каминную решетку.
Дверь спальни хлопнула, послышались шаги Лили по голому деревянному полу. Он весь был оголенный нерв.
— Я положила дополнительную подушку на кровать. — Она подошла к камину и присела, опершись локтями на колени. Ее гортанный, протяжный голос пробирал до самого сердца. — Боюсь, тебе будет не очень удобно — я-то только-только помещаюсь, а ты выше меня. Конечно, можно было бы положить тебя на большой кровати родителей наверху, но я уже сложила в коробки все постельные принадлежности.
— А ты где спишь?
— На сеновале. — Она пожала плечами. — Я всегда сплю там в теплые летние ночи. Мне там нравится. — Из глаз ее струилась волнующая аура, и за всей ее неприступностью скрывалась расстроенная одинокая душа. — Я не могу теперь спать в этом доме. Потому что, заснув у себя в кровати, я, проснувшись ночью, начинала прислушиваться к каждому шороху, каждому звуку, представляя, что все идет по-прежнему и вот-вот выйдет мама или папа.
Артемас сочувственно молчал. Лили опустила плечи. На самом же деле она продолжала бороться и именно ее гордость играла в этом не последнюю роль.
Он сел рядом и взял ее руки в свои. Одно только прикосновение породило в нем жгучее желание. Сдерживая самого себя, он притворился, что с большим интересом изучает ее мозолистые ладони. Он погладил их.
— Я никогда не сомневался, что смогу добиться желаемого, — произнес он. — Поэтому считал, что дело всего лишь в том, чтобы понять, чего же именно я хочу и как этого достичь. Но на самом деле все не так просто — я же не могу вернуть тебе родителей.
Она внезапно сжала его ладонь.
— Не желай невозможного, — прошептала она. — Разочаруешься.
В ее голосе слышалось такое отчаяние, что его пробрала дрожь. Он встретился с ее печальным, тревожным взглядом.
— Не так-то просто понять разницу или признать ее.
Потом они сменили тему разговора и заговорили о будущем, но магическое притяжение между ними только усиливалось. Она внимательно разглядывала его, а он боялся что-нибудь пообещать глазами. Искорки надежды, зарождающейся в ней, исчезали так же быстро, как и появлялись. Она медленно высвободила руки. Артемас с трудом отодвинулся от нее и прилег на диван у камина. Такое безразличие потребовало проявления всей его воли.
— Утром встретимся с мистером Эстесом. Надо попытаться.
Лили молча грустила. Прошлое ворвалось в ее жизнь, но совсем не так, как ей мечталось в детстве. Оно было полно противоречий — война между гордостью и нуждой, воинственность вместе со смущением. Терпеливый принц совсем не похож на романтичного героя, стремящегося перевести ее в золоченый замок; не было замка, а был лишь ветхий, полуразрушенный особняк, да и она вовсе не покорная, терпеливо ожидающая принцесса.
Лили приблизилась к буфету. Порывшись в какой-то коробке, извлекла старые фотографии. Отыскав нужную, протянула ему.
Артемас взял сморщенную черно-белую карточку, и сердце его сжалось.
— Мне всего только шесть, — сказал он, разглядывая босоногого мальчика в широких отрезанных джинсах, обнимающего шею теленка. Он перевернул карточку и увидел надпись.
— «Артемас и Фред», — прочел он и печально улыбнулся. — Это я назвал его Фредом. Да. Пожалуй, самое счастливое время в моей жизни. Я просил у Дрю разрешения взять Фреда домой, но теленок остался здесь. И я здорово ему завидовал.
— Я рада, что ты не назвал меня Фредом.
Он рассмеялся. Неловкость и печаль исчезли сами собой. Она тоже засмеялась, затем опустилась на диван, закрыв лицо руками, и затряслась от хохота как в истерике.
— Лили. — Он сильно разволновался.
Артемас привлек ее к себе. Она, поджав под себя ноги, свернулась рядом.
— Я так сильно скучаю, — прошептала она.
Артемас поцеловал ее в затылок. Сдержанность стала его самым ценным приобретением, он гордился этим и всегда прибегал к ней, даже когда близость быстро затуманивала его голову нежностью и жадностью.
— Я знаю, что ты чувствуешь. Не скрывай, не надо.
Она склонила голову ему на плечо, глубокие, мучительные рыдания вырывались из глубины души, сотрясая все ее тело Артемас гладил ее по голове, по щеке, бормоча тихие, нежные слова, но боль охватила его самого. Он устроился поудобнее и стал тихо укачивать Лили. Слезы брызнули у него из глаз и ручьями полились по щекам Он разбил ей сердце, разрушил их мечты, да так, что они, вероятно, никогда не будут вместе.
Почувствовав влагу на висках, она встрепенулась.
— О нет, не надо, — отчаянно проговорила она.
Он закрыл глаза и покачал головой, она прильнула к нему. Он уступил, и, пытаясь утолить боль, крепко прижал девушку к себе. Ощутив его безмолвные муки, она нежно погладила Артемаса по голове.
— Ты не умеешь плакать. — Голос ее дрожал, она запиналась на каждом слове. — Но не скрывай это от меня.
В ответ, стиснув зубы, он произнес:
— Ты единственный человек в моей жизни, который знает, что я способен плакать.
— Значит, они просто не чувствуют так, как ты. Ты слишком много хочешь от них.
— Именно на это я и надеюсь.
— Даже в отношении с ней? — простодушно спросила Лили.
Верность Гленде позволяла ответить лишь одно:
— Это не ее вина.
Заботы в его тоне хватало для того, чтобы удержать дистанцию. Лили слабо вздохнула и чуть отстранилась.
— Ты, должно быть, ее очень любишь.
— Она заслуживает того, чтобы быть любимой.
Этот неясный ответ не помешал Лили заключить:
— Значит, ты любишь ее.
Артемас знал, что истина не поможет. Ложь была бы куда мудрее, поскольку помогла бы отдалить Лили.
«Я не хочу причинять ей боль. А все, что я скажу, причинит ей боль».
Он взял ее за плечи, чуть отстранил и посмотрел ей прямо в глаза. Ее взгляд, пронизывающий и вызывающий, не встретил взаимности. На ее опустошенном лице появилась маска смирения.
— Она много значит для тебя.
— Да. Очень.
Артемас подписал себе смертный приговор. Она тащила его назад. Боже, она могла пожертвовать всем, потому что знала, что потеряла. Именно о такой ее смелости он всегда мечтал, и он не в силах был остановить этот напор, жажду прославиться и защититься.
Трясущимися руками она вытерла его глаза. У него перехватило дыхание: еще секунда, и он поймает ее пальцы своими губами. Она удержала его от этой оплошности, внезапно опустив руку к нему на грудь. Артемас позволил ей подняться, Лили отодвинулась на середину дивана.