В школе девочки часто рассказывали про наркоманов, и ей это нравилось. Она хотела сама стать наркоманкой. Она попробовала таблетки пентальгина и испытала приятные ощущения. Пентальгин тогда продавали без рецепта, но чтобы поймать кайф, нужно было съесть целую упаковку.
Перед выпускными экзаменами, когда родители уехали в отпуск, к ней в гости пришел Коммунист. Он принес две бутылки портвейна, и они выпили. Потом сели на диван и стали обниматься и целоваться. "Смотри, - говорил Коммунист, гладя ее грудь, - ведь ты скоро станешь старая и никому не будешь нужна. А баба щипком жива. Давай сейчас..." Потом они пошли в спальню, коммунист снял с кровати простыню, и они легли на голый матрас. Это была родительская кровать. "Кровь будет", - сказала Маруся. Она боялась, что испачкает матрас, и родители догадаются, в чем дело, а кровь будет не отстирать "Может и не будет". - Коммунист залез на нее и стал членом бодро тыкать ей между ног. Маруся вспомнила Жмеринку и канаву под забором, но тогда ей было приятно, а сейчас больно и хотелось только, чтобы от нее отстали. Она потихоньку стала отползать вверх от Коммуниста, потом встала и сказала: "Не получается". Коммунист долго сидел на кровати и рассматривал свой член, приговаривая: "Черт возьми, неужели я старею!" Он встал и голый стал плясать по комнате, потом схватил пустую бутылку и вскочил на подоконник. Окно было скрыто, стояла белая ночь, и все прекрасно просматривалось. Маруся испугалась, что его увидят соседи, а потом расскажут родителям, и она сказала ему: "Слезай". Коммунист бросил пустую бутылку во двор, раздался звон. Он соскочил с подоконника и сказал: "Я восстановился. Пошли опять." "Нет, - сказала Маруся, - иди лучше домой. Я хочу спать." Ей стало скучно и хотелось, чтобы он ушел. "Давай на ночь останусь, - сказал Коммунист. "Нет", - повторила Маруся.
Когда он ушел, Маруся открыла окно у своей кровати и поблевала сверху. Блевотина стекала на подоконник соседей, а потом на сиреневый куст, что рос у Маруси под окном.
Летом железные крыши нагревались на солнце и от них хорошо пахло. Маруся любила лето в городе.
Ее подруга Маша Степанова однажды привела ее к девочке, которая жила на Петроградской стороне. Эту девочку родители отселили от себя, потому что она очень любила трахаться, и к ней постоянно ходили мужики Особенно ей нравились грузины, она даже рисовала их портреты. Марусе было хорошо там, но долго там находиться она не могла, ее все время ждали родители. А когда она приходила поздно, отец сажал ее на стул посреди комнаты, направлял настольную лампу ей в лицо и устраивал допрос, выясняя, где она была. Маруся хотела вообще уйти из дому, но ее отец имел связи с КГБ, и она боялась, что ее все равно найдут. Брат Гриша тоже следил за Марусей и все грозил каким-то Геннадием Аристарховичем, который был другом отца и работал в КГБ. "Подожди, - говорил Гриша Марусе, - все эти твои гнилые связи рассекретят. Ах, какие там одухотворенные личности! А все они просто говно и ничего больше!" Маруся не понимала, что Гриша имеет в виду, особой одухотворенности она в своих знакомых не видела. Гриша был младше Маруси на два года, но уже собирался работать в КГБ. Он хотел стать профессионалом.
Маруся продолжала есть пентальгин. а однажды ей попался пузырек с таблетками, на котором было написано "белоид", и она решила попробовать, тем более, что одна девочка сказала ей, что это гораздо лучше пентальгина.
Маруся съела целый пузырек. Сначала ее немного тошнило, а потом стало очень хорошо.
Какая-то огромная пропасть образовалась в голове, и там были даже не видения, а ощущения всяких квадратов, треугольников, они проносились и улетали вдаль, а далеко-далеко была маленькая белая звездочка. Как будто это была сфера, вселенная, обязательно круглая, с зубчатыми краями, и она все время поворачивалась. Она услышала чьи-то голоса: "Открой глаза", но ей не хотелось, ей было хорошо, казалось, что она и не сможет открыть глаза, веки очень тяжелые, глаза заклеены. И от этого глаза как будто поворачивались внутрь, и получался длинный черный коридор, оттуда приходили разные треугольники, квадраты, опять треугольники. Наконец глаза открылись. Она увидела какие-то блестящие огромные четыре глаза, и еще блестели зеркала и металл. Было очень красиво. Каждая блестящая точка многократно повторялась, переливалась и слепила глаза. И как железом по стеклу раздался визгливый женский голос, вобравший в себя всю злобу и грязь: "Вот блядь, ну и хлопот с ней."
x x x
"Я все же поступил работать в собор. Когда я туда пришел в первый раз, мне показалось, что там ужасно темно, и какие-то безумные толпы. Старуха у входа не хотела меня пускать без билета, но я сказал, что я по поводу работы, и она пустила, указав на стол в глубине зала. Я пошел по этому огромному залу и сразу же потерял из виду стол и заблудился. Пока я там ходил, я слышал обрывки экскурсий. Почти все экскурсоводы говорили одно и то же, и только одна вопила громче всех про архитектора, построившего этот собор, какой он прекрасный и умный. Мне даже стало интересно, я так и ходил за ней всю экскурсию.
Когда она немного успокоилась и пришла в себя, я спросил ее про стол. Она была не в очень хорошем настроении, но все же показала мне куда-то в угол. Я пошел туда и увидел такую колоду с маленькими глазками и бюстом огромного размера, который она уложила на стол. Я подумал, что это начальница и сказал ей, что хочу у них работать. Тут из-за ее спины высунулась другая, страшная, с серой рожей и очень мило стала меня расспрашивать, кто я и что умею делать. Вроде бы, я ее устраивал, но она колебалась. Наконец она меня спросила, женат я или нет. Я сказал, что в разводе. Ей это, по-моему, понравилось, и она стала расспрашивать меня, почему я развелся с женой, и какая она была. А я ей сказал, что она была жуткая стерва и меня совершенно не понимала, а мне ведь нужно было просто человеческое отношение. Ей это понравилось еще больше, и она направила меня в кадры. Мимо как раз проходила еще одна баба, вся скрюченная и согнутая с выпущенными глазами. "Начальница", с которой я разговаривал, окликнула ее: "Надежда Константиновна! Проводите пожалуйста молодого человека в кадры!" Та угодливо согнулась еще больше и закивала головой. Я шел за ней и думал: "Боже, какие уроды! Все как на подбор! Просто паноптикум какой-то!" Мы прошли с ней по длинному темному коридору. В тесной каморке огромная курчавая колода в розовом свитерке кокетливо посмотрела на меня и спросила: "А почему вы хотите работать именно у нас?" Я ответил, что интересуюсь религией и вообще памятниками культуры. Тогда она предложила мне писать заявление на музейного смотрителя.