царю Газарры, от Аддона Кайнена, главы клана Кайненов.
Царь мой и брат мой!
Немного странно, что я пишу тебе это послание, не будучи уверен в том, что смогу отправить его по назначению. Вполне возможно, что ты получишь его после того, как за моей спиной захлопнутся двери, ведущие в царство Ягмы.
Ты оказался прозорлив и предусмотрителен. Ты не напрасно беспокоился по поводу варваров и их предводителя: Омагра, вероятно, любимец своего красноглазого бога, ибо тот стремится всячески помогать ему.
Каин окружен несметными полчищами варваров. Я послал к тебе человека, но мне снятся дурные сны и терзают страшные предчувствия. Я не уверен, что мальчик сумеет вовремя добраться до тебя и передать наш крик о помощи.
Давай называть вещи своими именами — я пишу это письмо в никуда. Исключительно в неистовой вере в милосердие наших богов, которые не дадут ему затеряться, и ты услышишь мой голос, даже если меня самого уже не будет на этом свете.
Первое и главное: береги мою девочку. Ты могущественный владыка, и у тебя хватит власти, чтобы защитить ее, пусть даже от твоей жены и ее отпрыска. Я заклинаю тебя заботиться об Уне и сделать все, чтобы ее жизнь была счастливой. Я прошу тебя об этом не как царя, но как брата.
Не забудь и о моей жене и сыне, если они выживут.
Дороги судьбы, извилисты, и неизвестно, что ждет нас всех, но если Каин выстоит и тебе будет нужен новый глава клана, назначь своею властью Руфа Кайнена. Лучшего тебе не отыскать, даже если бы ты приказал своим раллоденам вывернуть наизнанку небо и перевернуть всю землю.
А Килиану дай конников. Он талантлив в управлении конницей, и его способности не раз пригодятся тебе.
Постарайся не разлучать Либину и Уну, даже если тебе будет казаться, что так поступить разумнее.
Вот, собственно, и все мои наставления.
А может, грозный Ягма не ждет меня в гости так скоро и мы еще посмеемся с тобой над этим письмом, в котором я себя не только похоронил, но, кажется, и оплакал.
Пусть счастье и благополучие навеки поселятся в твоем доме.
Аддон Кайнен, глава клана Кайненов, хранитель Южного рубежа.
2
— Зачем ты пишешь письмо? — скрипучим голосом осведомился Каббад, заходя к Аддону.
Тот неторопливо сложил таблички и связал их вместе шнуром, а затем скрепил длинные концы шнурка восковой печатью.
Прорицатель кинул взгляд на печать, затем рассеянно перевел его на перстень, украшавший указательный палец Аддона. Каббад очень хорошо знал этот перстень, но не уставал любоваться им.
В темно-красном, словно светящемся изнутри, камне, заключенном в дорогую серебряную оправу, был вырезан тот самый череп чудовища, который хранился в храме Суфадонексы.
Драгоценное это кольцо досталось Аддону от Руфа Кайнена. И случилось сие больше трех ритофо тому.
Когда хранитель Южного рубежа приезжал в Газарру на празднества, посвященные богу морей, Баадер Айехорн обратил внимание на прекрасное украшение и возжелал себе нечто подобное. Однако самые искусные резчики, призванные в царский дворец, в один голос заявили, что ничего подобного сделать не могут, ибо печать вырезана в необычном самоцвете — кровавом гордеце тианрисе, который не поддается никакой обработке. Эти редчайшие драгоценные камни помещают в оправу в том виде, в котором находят. В каждом из таких камней заключена капля золотого света.
Аддон выразил сочувствие своему царю, но продать кольцо отказался. Менять его тоже ни на что не захотел, а на настойчивую просьбу подарить драгоценность опечаленному повелителю отвечал, что боги не любят тех, кто подаренное от чистого сердца отдает в другие руки.
— Красиво? — Аддон перехватил восхищенный взгляд прорицателя.
— Великолепно. Этот перстень достоин не только царя, но и любого бога.
— Не говори так — боги ревнивы и могут подумать, что мы кичимся перед ними своим жалким богатством.
— Не все боги одинаковы, — улыбнулся Каббад, — Ты не ответил, зачем писать письмо, которое не станешь отправлять?
— Для очистки совести, — сказал Кайнен. — Впервые в жизни всерьез подумалось, что меня могут убить. И я не хотел бы умереть, не обеспечив будущее своих родных и близких. Конечно, Баадер может и не выполнить мою последнюю волю, но это будет уже его преступление. Мои дети не пропадут — вон какие стали: красивые, сильные, не похожие на меня…
Каббад безмолвствовал.
Он умел молчать так, что собеседник видел: прорицатель все понимает, все чувствует и сопереживает и только потому не хочет ничего говорить. Каббаду рассказывали такие вещи, о которых не любили вспоминать даже наедине с самим собой.
— Потому что мне снятся странные сны, — продолжил Аддон, будто бы именно о снах они и говорили друг с другом на протяжении нескольких последних литалов.
— Какие? — спросил прорицатель. Заметно было, как он встревожился.
— Безумные, но завораживающие, словно ожившая поэма. Представляешь себе — жемчужно-серый рассвет, высокий холм, трава в росе. На вершине сидит юноша, почти мальчик, красивый как бог. Он совершенно слеп, и у меня сердце кровью обливается, глядя на него. Он что-то потерял, снится мне, и теперь ищет потерянное в траве, а она высокая и густая. Он не может найти свою вещь и плачет так жалобно…
А еще снится старик, который выращивает цветы. У него богатая, но старая одежда, а на поясе висят ножны неземного великолепия. Меча в них нет. Цветы у него растут очень быстро — прямо на моих глазах. И они настолько прекрасны, что смертным их видеть не дано.
Аддон замолчал, уставившись в окно. На лице его блуждала рассеянная улыбка: кажется, он снова любовался этим садом.
— Еще что-нибудь снится? — не дал ему помечтать Каббад. — Ты помнишь другие свои сны?
— Самый страшный сон я видел сегодня ночью, — неохотно признался Кайнен. — Поэтому-то и решил написать нечто вроде последнего письма своему царю. Вот как рассказать Либине, ума не приложу. С одной стороны, нечестно скрывать от нее столь важную вещь, с другой же — ей и так несладко: кто знает, что может случиться, а тут я со своими предчувствиями. Что посоветуешь, мудрый?