Третий вырос за его спиной, ловкий и гибкий, как черная тень. Лица его Кайнен не видел, только красные отблески пламени отражались в глазах палчелора. Он уже успел замахнуться на Аддона палицей, и звонко закричал какой-то воин, предостерегая командира, но тот мягко присел, развернулся лицом к противнику и, уже подымаясь, снизу вверх вонзил острие своего раллодена тому под нижнюю челюсть. Варвар забулькал кровью и тяжелым мешком рухнул со стены, увлекая за собой еще двоих или троих соплеменников.
Килиану случайной стрелой повредило ногу. Сперва ему казалось, что это и вовсе пустяковая царапина, однако, когда через несколько текселей голова закружилась, а потом поплыло перед глазами темно-голубое марево, он все же решил спуститься вниз и сделать перевязку.
Уна уже хлопотала над ранеными воинами. Глаза и губы ее опухли от слез, но в пляшущем свете факелов этого почти не было видно. Правда, Килиан не сразу узнал ее голос — сорванный, надтреснутый: запершись у себя в комнате, девушка выла несколько литалов подряд, до тех пор, пока не охрипла и не лишилась сил. Теперь горе ее отступило куда-то на задний план, а телом и душой овладело странное оцепенение. Она двигалась словно под водой. Однако это не мешало ей исправно выполнять свою работу. Да и окружавшие женщины старались незаметно помочь, заменить ее там, где это было возможно.
Раненых было не слишком много. И это искренне радовало женщин.
— Что с тобой? — испугалась Уна, увидев Килиана, ковыляющего по направлению к ней.
— Стрелой зацепило, царапина. Мелочь, но мешает.
Он сел, вытянул поврежденную ногу.
— С ума сошел! — забеспокоилась Уна, придвигая поближе светильник и оглядывая его ранение. — Кровь так и хлещет, я он говорит — царапина.
Молодой человек устало улыбнулся и… погрузился не то в дрему, не то в полубессознательное состояние.
Аддон Кайнен не заметил отсутствия сына. Все его внимание было поглощено сечей. Он вымещал на враге свою боль, и ужас потери, и страх грядущего одиночества, и невозможность обнаружить свои чувства. Его клинок лунным лучом скользил в темноте, и веер кровавых брызг плыл за ним в теплом ночном воздухе. Лицо Кайнена было забрызгано чужой кровью, он ощущал ее пьянящий запах и, словно дикий зверь, широко раздувал ноздри, вдыхая его. Отчего-то сейчас тошнотворно-пряный аромат крови казался ему самым изысканным на свете.
На вершине скалы, недалеко от осажденной цитадели, стоял воин в золотом шлеме и длинном черном плаще. В одной руке он крепко сжимал обнаженный раллоден, на лезвии которого плясали отсветы звездных огней, а в другой держал кубок, полный густой, темной и пряной жидкости. Время от времени он припадал к кубку и с жадностью поглощал его содержимое.
Красноглазый великан в припадке неистового гнева крушил своих врагов, но они наступали и наступали на него и казалось, им не будет конца.
Три воина с уродливыми головами — косматого человека, нулагана-кровососа и остроухого падальщика — в страхе пятились от зыбких клешнеруких теней.
Горбоносый высокий мужчина с пронзительным взглядом крепко, до боли, сжимал плечо слепого юноши, не давая тому двинуться с места.
И в глубокой тьме, которая царит по ту сторону жизни, проявлялся силуэт существа, чьего имени никто не знал.
Стройные ряды войск маршировали на север…
3
Тот год выдался необычайно жарким. Сезон дождей дождями почти не порадовал, отчего глубокие речки изрядно обмелели, а мелкие почти пересохли, превратившись в коричневатые грязевые потоки, где задыхалась полусонная рыба.
Небо, которому было просто некуда спрятаться от палящего, почти добела раскаленного солнца, выгорало буквально на глазах. Оно поблекло, сжалось и выглядело так, будто бы любой ветер мог развеять его, словно тонкий слой бесцветной пыли.
Пожухла трава.
— Долго они не продержатся, — сказал Каббад, утирая мокрый лоб рукавом еще недавнего белого одеяния. — Иногда мне кажется, что Ажданиока заглянул в Каин, чтобы полюбопытствовать, как идет сражение.
— Похоже на то, — лениво откликнулся Аддон.
Его мысли были заняты не причиной жестокой жары
/Ажданиока или любой другой из взбесившихся
бессмертных — какая теперь разница. Главное, кто сдастся первым: варвары или мы. Им нужно кормить своих гороподобных дензага-едлагов и пить нужно, но мы в еще более опасном положении…/
а ее последствиями.
Свирепое солнце плодило не только выжженные пустоши, но и полчища живых существ, для которых это тяжелое для иных время было временем их величия и власти. Мириады жирных блестящих мух гудели в раскаленном воздухе, и от этого можно было сойти с ума.
Раны заживали с трудом, кровь даже из незначительных царапин текла обильно, и остановить ее было очень сложно. А мухи, чувствуя поживу, были уже тут как тут. Они изнуряли раненых, мешая им отдыхать, они проникали во все щели, преодолевая любые преграды, и никакие пологи и занавеси не спасали от их назойливого присутствия.
Люди изнывали от жажды, а воду нужно было беречь.
Источник с чистейшей водой, который всегда спасал Каин во время осады, хоть и не иссяк, но угас, как гаснет огонь, когда в очаге больше нет дров. Про пламя говорят, что оно едва тлеет. А про воду?
Каббад тревожно оглянулся на тоненькие струйки воды, стекавшие в каменный бассейн, вырубленный в скале.
/Едва теплится, как жизнь в столетнем старце. Еще никогда не бывало, чтобы он полностью высох. Но если все же воды не станет?/
Осажденные старались не говорить об этом вслух и особенно избегали этой темы, если видели где-то невдалеке управителя Микхи. Никто уже не верил, что Хималю удалось добраться до Газарры и передать просьбу о помощи. Молодой человек скорее всего пал от руки вражеских лазутчиков, или стал жертвой свирепых горных хищников, или разбился в каком-то ущелье… Что-то наверняка произошло, ибо в противном случае газарратские полки были бы уже на подходе.