Полумрак, торжественность и тишина. — Уоррен стоял как зачарованный, у него захватило дух. Ничего более таинственного он в жизни не видел.
Хенрики поинтересовался сообщениями о погоде. В его голосе слышалась гораздо большая заинтересованность, чем мог вызвать этот столь обычный на борту вопрос. Уоррен насторожился.
— Сообщения отличные, погода ожидается великолепная, ночь будет ясная, звездная, — спокойным хрипловатым голосом отозвался из полумрака Терхузен.
— Вот и прекрасно, вот и чудесно! — воскликнул Хенрики.
— Прогноз благоприятный, — продолжал Терхузен. — Только что установлена радиосвязь с «Лабрадором», он идет нашим курсом с опережением на сутки. Мы входим в антициклон.
Капитан был весьма доволен, директор Хенрики тоже. Уоррен видел, как заблестели его глаза.
— Вот и прекрасно, вот и чудесно! — повторял Хенрики.
— Когда мы минуем Бишопс Рок? — отважился спросить Уоррен.
Таковы журналисты: если они что-то вбили себе в голову, то уж стоят на своем. Это у них как болезнь. Примеры на этот счет можно привести самые невероятные.
— Часов около девяти, — вежливо ответил Терхузен.
Около девяти! Итак, значит, в девять часов — смотри в оба! От Бишопс Рок и начинается, собственно, Атлантика, а кончается она возле Амброзского маяка, у входа в нью-йоркскую гавань.
Ошеломленный новыми впечатлениями, Уоррен спустился вниз, прошел по палубам. Да, на капитанском мостике чувствовалась настороженность, как в крепости, осажденной неприятелем.
Современный человек! Вот он каков, современный человек! Он, Уоррен Принс, восхищен своим современником.
В этот миг сотни пароходов точно так же, как и «Космос», бороздят море, тысячи курьерских поездов в Европе, в Америке, в Австралии бешено мчатся сквозь ночь, туман и снег, аэропланы рокочут в небе — и всюду современный человек, он выполняет свой долг, не тратя лишних слов. И гибнет, когда приходит его час, не поднимая большого шума. Никогда еще человек не был так отважен, как в наши дни.
Уоррен любил свое время! Он был счастлив, что родился в такой век. Таинственные волны несут через континенты человеческую речь, люди летают, как орлы, они изобрели приборы, открывшие в капле воды непостижимое чудо мира. Разве этого мало?
И если бы Уоррена Принса из «Юниверс пресс» кто-нибудь вдруг спросил: скажи-ка, Уоррен, что, по-твоему, ценнее — сверкающие огнями небоскребы Нью-Йорка, такой вот корабль, как «Космос», или египетские пирамиды, он, Уоррен, не задумываясь, ответил бы, что в сравнении с нью-йоркскими небоскребами и таким вот «Космосом» египетские пирамиды просто жалкий хлам. Да! Жалкий хлам! И если уж говорить начистоту, то пропади они пропадом, эти пирамиды, — он может и без них прожить.
Таково мнение Уоррена Принса из «Юниверс пресс». Но рядом не было никого, кто мог бы задать ему такой вопрос.
И находятся же люди, — Уоррен уже сидел в ресторане, — сомневающийся в современной культуре! Например, этот, ну как его? Кинский, Кинский… Этот чудаковатый господин, его сосед по каюте. В людском потоке на Бродвее этот австрийский аристократ бродил бы, как бесплотный призрак. Никто его и не заметил бы! Да, никто! Даже не посмеялись бы над этим привидением.
И сейчас, за ресторанным столиком, Уоррен все еще был во власти волшебного полумрака и тишины капитанской рубки. Яркий свет и сверкающий хрусталь нестерпимо слепили глаза. За ужином сидело несколько сот человек, но веселый шум их голосов доносился до него откуда-то издалека, как в полусне.
— Не прикажете ли вина, сударь? — спросил стюард, протягивая ему карту вин.
Вино? С чего бы это вдруг? Уоррен сочувственно и вместе с тем насмешливо взглянул на официанта и потребовал бутылку содовой.
— Мы еще себя покажем! Погодите только! — тихонько прошептал Уоррен. — Непременно покажем!
И Уоррен предался честолюбивым мечтам, свойственным всем молодым людям. Что ж, пусть мечтают! Пусть пылко мечтают, — быть может, сбудется хоть сотая доля их грез.
Уоррен сидел за столом в новом, с иголочки, парижском смокинге от мосье Пело с улицы Ришелье, в безукоризненной сорочке. Несмотря на вихрь поглотивших его мыслей, он с аппетитом съел тарелку черепахового супа и тушеного голубя под соусом из шампиньонов, потом заказал еще заливного карпа с перцем по-венгерски. Уоррен роскошествовал.
За спиной у него раздался девичий смех. Уж не Вайолет ли, не девицы ли Холл? Уоррен обернулся. Незнакомые дамы усаживались за столик. Вероятно, до сих пор они ели в ресторане «Риц» или в своих каютах? Здесь он их не видел. Помнится, он слышал, что банк Холла в последние месяцы понес большие убытки на бирже. Очень хорошо, что девиц Холл нет в ресторане: ему хочется покоя, хочется одному побыть, помечтать.