Однако на сегодня довольно! Бледное от волнения лицо Китти залито слезами, но Жоржетта с книгой в руках все еще неистовствует:
— Монтаньяры, вы всегда будете опорой свободы!
— Хватит! Хватит! — кричит Китти. — Ты великолепна, ты просто великолепна! Подойди, я обниму тебя!
Его превосходительство г-н Лейкос и Харпер-младший, оказавшись в одиночестве, очень сблизились друг с другом. Вместе они уныло бродили по палубам. И куда только запропастились дамы?
Коротышка-посол знает шесть английских слов, а Харпер — несколько французских фраз. Десяток самых дорогих учителей пытались научить его этому языку, однако в Париже он едва смог самостоятельно купить газету.
— Послушайте, mon très cher ami, — трещал Лейкос, — теперь я вам разъясню, что лежит в основе экономики Балканских государств. Вы меня поняли?
— О’кей! — ответил Харпер и двинулся прямо в бар.
Лейкос распахнул дверь и, сняв шляпу, низко поклонился.
— Прошу, mon très cher ami, — сказал он, отвешивая поклон за поклоном. — Богатство — король, а посему ему следует воздавать королевские почести.
— Входите сами, старина! — сказал Харпер.
— Нет, ни за что! Сердечно прошу вас, mon très cher ami! Еще раз сердечно вас прошу!
Харпер решительно взял малютку Лейкоса за плечи и втолкнул в бар. Там он заказал виски, а Лейкос — минеральную воду. В его лице не было ни кровинки, он скверно выглядел. Осторожно ощупывая живот, он пожаловался на боли: ему сильно нездоровится, сказал он.
— А сейчас, mon très cher ami, — завел он опять, — вернемся к экономике Балканских государств. Она базируется на свиноводстве, кукурузе и табаке. Вы меня понимаете?
Харпер кивнул, хотя решительно ничего не понял. Его мысли были поглощены этой маленькой француженкой. Довольно забавное создание, во всяком случае, не наводит на него такой смертельной тоски, как другие женщины. И в конце концов она б ему не слишком дорого обошлась: хватило бы скромной квартирки в Нью-Йорке и двух тысяч долларов в месяц — во столько он ее оценил. Она новичок, еще не попорчена. Жоржетта сказала ему, что у Него гипнотический взгляд, внушающий ей страх. Она убеждена, что несколькими поглаживаниями он мог бы погрузить ее в гипнотический сон, а она этого страсть как боится. И хоть верилось с трудом, все же слышать такое о себе лестно. Но где ж она? Наверное, с Китти. Вечно эта Китти!
— Ваша племянница выйдет сегодня к обеду? — перебил он Лейкоса.
— Право, не могу сказать, — ответил тот.
— Она прелестна, ваша племянница, просто прелестна! — заявил Харпер, почти полностью исчерпав свой скудный запас французских слов.
— О, мерси, мерси!
— Я только боюсь, что вы предоставляете ей слишком большую свободу. Знали бы вы, что такое Китти Салливен!
— Свободу? — развел руками Лейкос. — О, конечно, пусть наслаждается свободой, ведь она еще так молода. Я знаю сердце Жоржетты, — добавил он, прижав к груди свои восковые ручки. — Я знаю его, оно прекрасно, оно достойно обожания!
В девять часов Ева вместе с капитаном Терхузеном должна была ужинать в очень узком кругу. Конечно, дали бы ей право выбирать, она предпочла бы провести этот вечер наедине с Вайтом, но у нее не хватило духу обидеть доброго старого Терхузена, которого она очень уважала за прямоту и честность.
Она рано оделась и в половине девятого стояла перед зеркалом уже в полном параде. Чтобы скоротать время, Ева закурила и пыталась читать, однако не могла сосредоточиться.
Ах, она была недовольна собой, больше того, испытывала стыд и раскаяние, обвиняла себя в бессердечии. Ей не раз приходилось видеть женщин, которые, разлюбив, вели себя как самые жалкие, мелкие душонки: таких она всегда презирала. А сама вела себя точно так же, как они! Ей казалось, что она была чрезмерно суха и холодна с Кинским. Конечно, нельзя отрицать, что в свое время он глубоко ее оскорбил. Но ведь сделал он это в приступе безумия, до которого его довела ревность. Надо же это понимать! С первого взгляда видно, что его здоровье и нервы в ужасном состоянии. Он измучен, обессилен, находится в полном разладе с самим собой и с жизнью. Он явно несчастлив, хоть и старается изо всех сил скрыть это от нее. А она? Разве она не счастлива? О да, она по-настоящему счастлива. Как же она могла не сказать ему, несчастному, хоть одно доброе, теплое слово? Он упал в обморок, и, когда, очнувшись, побрел к двери, она отпустила его без единого слова участия и даже почувствовала облегчение при мысли, что эта тягостная встреча кончилась.