Уоррен подумал: только и всего? Значит, это и есть тот самый «скандал»? Обычная ссора, какие случаются в барах ежедневно. Уоррен был разочарован. В этой истории не содержалось ничего такого, что могло бы заинтересовать газеты. Он успокоился.
Какая сила гнала Кинского все выше и выше по палубам, до двери Евиной каюты? Ведь все, что они могли сказать друг другу, было сказано, и он понимал, что теперь все и навсегда между ними кончено.
И все-таки он стоял опять у ее двери, прислушивался, склонив голову, и прерывисто дышал. Маленькая гостиная Евы была чуть освещена, зато рядом, в спальне, горели все лампы. На задернутых занавесках иногда мелькала ее тень, она что-то делала руками, — вероятно, поправляла прическу. Пять, десять минут стоял он так, прислушиваясь. Из ее каюты не доносилось ни звука. Вдруг он резко повернулся и крадучись удалился, но вскоре его серое лицо вновь появилось в пустынном коридоре. На этот раз он тихо постучался. Дверь медленно отворилась, и в слабо освещенной гостиной он увидел перед собою Марту. Узнав его, она испуганно отпрянула.
Кинский не сразу мог заговорить. Несколько раз беззвучно шевельнув губами, он произнес:
— Спроси у Евы, можно ли мне поговорить с ней, минуту, не больше.
Его голос звучал властно.
Марта склонила голову набок.
— Евы нет, господин барон, — холодно солгала она.
— Зачем ты лжешь? — злобно крикнул Кинский и шагнул к ней; она в ужасе отскочила. — Разве она приказала не принимать меня?
— Нет, нет! — пролепетала Марта.
— Тогда зачем же ты лжешь, негодная женщина?
В это мгновение Ева отворила дверь спальни.
— Что тут происходит? — спросила она, стоя в проеме двери. Увидев Кинского, она побледнела.
— А вот и Ева! — сказал Кинский и подошел к ней. — Ты велела Марте сказать, что тебя нет?
Ева испугалась. Она хорошо знала голос Кинского: только в минуты сильнейшего возбуждения говорил он так властно и злобно. Он опять пришел! Снова началась та же мука, что и в прошлые годы, когда он среди ночи нежданно-негаданно являлся к ней! О, она знала, что делала, когда вчера отклонила его предложение вместе с Гретой переехать в Вену.
— Что ты, отнюдь!
— Тогда почему она сказала, что тебя нет?
Ева нетерпеливо топнула ногой и приказала Марте уйти.
Марта, надувшись, ушла, но, уходя, зажгла все лампы. Резкий свет залил гостиную. Кинский был, пожалуй, еще бледнее вчерашнего. Его волосы и узкое лицо, худобу которого при ярком свете подчеркивали резкие тени, были мокрыми от дождя. И глаза, в которых отражался электрический свет, горели таким жутким огнем, какого Ева ни у кого не видела. Она вся содрогнулась, такими страшными и зловещими были эти глаза! Боже мой, подумала она, что он собирается сделать? Похоже, он способен на все!
— Пожалуйста, Феликс, садись, — робко и тихо сказала она.
— Благодарю, — ответил он, не двигаясь с места. — Я только хотел сказать тебе несколько слов. Я сейчас немного разволновался, но ты не обращай внимания.
Ева недоуменно подняла брови и села на подлокотник кресла.
— Что ты хочешь сказать? — спросила она и смело посмотрела ему в глаза. Но на самом деле ей было страшно. «Догадывается ли он о моих мыслях?» — подумала она, потом спокойно и холодно спросила: — Что тебе нужно? После нашего последнего разговора я, конечно, не ждала тебя к ужину.
Кинский презрительно улыбнулся.
— Об этом я, право, и думать забыл, — тихо произнес он. И, опустив глаза и помолчав, добавил: — Ева, я пришел проститься с тобой!
— Проститься? Но ведь до Нью-Йорка ехать еще почти два дня.
Кинский покачал головой:
— Ты не поняла меня, Ева. Мы никогда больше с тобой не увидимся, никогда! Я чувствовал неодолимую потребность сказать тебе последнее прости и потому пришел. — Взгляд его лихорадочно блестевших глаз еще раз скользнул по ее лицу, потом он поклонился и пошел к двери.
Ева вскочила с кресла.
— Послушай, Феликс, я, право, тебя на понимаю, — растерянно и беспомощно лепетала она. — Ты возбужден, ты болен. Ведь все это ты говоришь не всерьез?
Кинский улыбнулся доброй и ясной улыбкой.
— О нет, Ева. Все это всерьез. Я знаю, что говорю, только не хочу выражаться яснее. — И, немного помолчав, он продолжал: — Если ты потерпишь еще минуту, я расскажу тебе и о том, почему я оказался на этом пароходе. Я все тебе хочу рассказать сейчас, ведь мы с тобой видимся в последний раз на этом свете.