Ушла Лиса в лес. Думала, хоть звери дикие прельстятся. Ей ж жизнь с той поры стала не мила. Да только пела она, губителей лесных поджидая. А они голос её услыхав, восхитились. Да, такой вот у неё был дар петь: даже зверьё лестное умилилось и полюбило её. Охраняло. Таскало ей что-то покушать: то зайца пожирнее, то орехов, то к малиннику её водило. Время маленько залечило рану. И решила Лиса сотворить что-то необычное. И чтоб мир её услышал, помог в затее, стала только растительной пищей питаться. Девица помнила старые легенды о том, что прежде люди никого не убивали: ни своих, ни зверья какого-либо. Растительным когда-то питались. И было то миру их в радость: он мир, точнее, она, Мириона родимая, не хотела, чтоб люди себе или зверью вредили. Ну, а что зверьё зверью вредит, так тут уж ничего не поделаешь: так уж зверьё Творцом устроено.
Пару лет жила в лесу, ведая только одно горе: неразделённую свою любовь. Думаете, зимой мёрзла, без шубы-то? Ан нет, зверьё преданное её отогревало. Да и сама она поздоровела, окрепла. Похорошела. Здоровье-то оно украшает. Поскольку травой не мазалась, то окрепла. И зверьё как-то по-особому понимать стала. Да и тайны трав, прежде неизвестные, ей приоткрылись более, чем другим людям. Вообще, в ту пору уже и драконы появились. Но им тайны трав так же не открывались и людям. Пожила Лиса ещё с год в лесу - и иных растений ей тайны открываться стали. Да по родным девица так соскучилась! И вернулась в родные места.
Там её уж и не ждали. А вдруг она пришла. Ещё красивее. И в рукоделии она ещё лучше стала. И лечить травами смогла. И в прочих-то своих умениях превзошла былую себя - не просто так в лесу сидела, а тренировалась. В общем, зауважали её, что свои, что чужие. И женихов с сотню понаехало. Да только такую уважаемую особу уже родителям замуж против её воли не спихнуть. Решили: пусть сама дочка выбирает. А ей только один Сокол и люб. А что Сокол? А ему она что рыжая, что намазанная в светловолосую и белокожую - всё одно не мила. Из-за не любимого цвета глаз. Вот ведь дурень, а! Всем завидно, что Лиса только на него и смотрит, а он и не рад её вниманью. Ему всё б с голубоглазыми, светловолосыми, белокожими и стройными развлекаться! Не, признаюсь, фигурка у Лисы нашей округлилась где надо - уж и без валиков очень хороша. Ан не мила ему.
А девица наша, невеста без жениха, всё продолжала растительным питаться да к миру взывать. Года два взывала. Сокол всё ещё не женился: воевал, торговал, спал, ел да с красотками водился.
И прониклась наконец Мириона. Спросила у влюблённой девушки, что за помощь ей надобна. А она к тому времени так умна стала или сердцем чутка, что услышала голос своего мира.
- Мне бы, говорит, глаза голубыми сделать или чудо какое-нибудь сотворить.
- Не могу я цвет твоих глаз менять. А могла бы - не стала. Ни к чему это.
- Как же ни к чему? Он полюбил бы меня за голубые глаза!
- Что ж это за любовь, если тебе так себя коверкать нужно, чтоб ему приглянуться? - чуть помолчав, возмутилась Мириона, - Проси другое что-нибудь.
- Тогда... - ненадолго призадумалась Лиса, а потом сказала: - Хочу белые лилии, так им любимые, преобразить. Чтобы чудом стали, дивом-дивным.
- Да и так цветы совершенны, - растерянным голос мира стал.
- Нет, - красавица замечает, - Ещё кое-что добавить можно.
- По-моему, нет нужды что-то в них менять, - Мириона говорит.
- Может, ты цены какой-то особой хочешь за помощь свою?
- А что бы ты отдать могла? - мир не наживы хочет, не оплаты, а только лишь любопытствует.
И некстати вспомнился Лисе тот дурной сон о покрасневших цветах. И будто потускнел ясный весенний день, ослабел аромат цветов, подурнели птичьи трели. И сердце тревогой и страхом вдруг обожгло. Да только не отступилась красавица:
- Я за твоё чудо готова жизнь свою отдать. Только дай мне один день, чтоб чудо любимому поднести и, когда он пленится его очарованием, немного побыть около него.
- Ты думаешь, будто он тебя полюбит за дар этот? - погрустнел голос мира.
- Уверена, он восхитится! А я ему ещё и спою, и сыграю, и станцую - он и полюбит меня. А мне бы хоть один денёк счастья.
- Настоящая любовь не требует жертв. А тут настоящей-то и не пахнет.