Затем я почувствовала легкость и пустоту, и подумала, похоже ли это на безумие. Чувство было не таким уж плохим. Позже, когда пройдет шок, мне будет намного хуже. Позже я буду спрашивать себя, был ли другой способ заставить Томпсона заговорить. Позже я вспомню, что хотела сделать ему больно, заставить его ползать и умолять. Что хотела собрать всю боль, которую причинили Шарлотте и Даниелю, и вырвать ее из его плоти. Но сейчас нам нужно было идти спасать Даниеля и Шарлотту. О, и еще кое-что. Томпсон кричал, как раненый кролик — высоко и жалобно.
Я выстрелила ему в голову. Крик оборвался.
43
Я сквозь тьму вела фургон по узкой грунтовой дороге. Я настояла, что сяду за руль, потому что мне нужно было делать хоть что-то. Я не хотела просто сидеть и смотреть в окно. Но мне начинало казаться, что стоило пустить за руль кого-нибудь другого, так как я все еще чувствовала себя не вполне адекватно. Я чувствовала себя будто потерявшей вес, опустошенной, в шоке, но вот вины не было. Пока еще нет. Томпсон заслужил смерть. Он изнасиловал мать Ричарда. Они пытали ее. Они изнасиловали Даниеля. Они пытали его. Они все заслуживали смерти.
Джамиль с Натаниелем сопровождали Роксану и Бена в задней части фургона. Лупа ни за что не осталась бы в стороне от драки, даже если при этом в фургон ее пришлось нести на руках ее собственному телохранителю. Спорить с Роксаной было некогда, так что она ехала с нами.
Джейсон и Доктор Патрик сидели со мной в кабине. Зейна с Шерри мы послали в лупанарий за остальными. Но ждать их не стали. Я не верила, что Найли станет сдерживать свое творческое воображение. Нет, точнее, не верила я Линусу и его хозяину. Насколько Найли вообще может контролировать своего ручного психопата? Они их уже изнасиловали. Что еще могло с ними случиться к настоящему времени? Для Найли не существовало правил. Это я понимала.
Я сжимала руль так яростно, что начали болеть руки. Фары пробивали в темноте золотистый тоннель. По сторонам дорогу так плотно обступали деревья, что их толстые когтистые пальцы скребли по крыше и бокам фургона. Казалось, что деревья, подобно кулаку, сжимаются вокруг нас. Свет фар высвечивал грязную дорогу, но его не хватало. Мне уже никогда не будет хватать света. Во всем мире не хватит света, чтобы прогнать эту тьму.
— Поверить не могу, что ты это сделала, — нарушил тишину Патрик. Он сидел на пассажирском сиденье, прижимаясь к дверце так старательно, будто боялся быть близко ко мне.
Между нами сидел Джейсон.
— Хватит, Патрик, — попросил он.
— Она разделала его, как животное, а потом пристрелила!
Это был уже третий раз, когда он сказал примерно то же самое.
— Заткнись, — не выдержал, наконец, Джейсон.
— Ну уж нет. Это варварство.
— Это не самая лучшая ночь для меня, Патрик. Так что брось, — спокойно сказала я.
— Ты чертовски права! — воскликнул он.
— Томпсон кричал от боли, — объяснила я.
— И ты его убила! — на этот раз взвизгнул Патрик.
— Кто-то должен был это закончить, — не повышая голоса, ответила я.
— О чем ты, черт возьми, говоришь? Закончить! — его голос продолжал повышаться, и я начинала задумываться, как сильно разозлится Роксана, если я его пристрелю. После того, что я уже сделала сегодня ночью, это не казалось мне таким уж большим делом.
— Сколько ты уже лукои? — сдерживаясь, спросил Джейсон.
Вопрос дал нам пару секунд долгожданной тишины, потом последовал удивленный ответ.
— Два года.
— И что говорит закон об охоте? — преувеличенно спокойно поинтересовался Джейсон.
— Который?
— Не стесняйся, Патрик, — поморщился Джейсон. — Ты знаешь, который.
Патрик не отвечал достаточно долго, так что тишину нарушал только шум мотора и шорох колес. Фургон слегка встряхнуло на ухабе. У меня разыгралось воображение, или за ревом мотора появился новый звук — высокий пронзительный визг? Не-а, воображение. Оно в ближайшее время вообще не собиралось со мной дружить.
Патрик, наконец, ответил:
— Никогда не начинай охоту, если не собираешься убить.
— Вот он, — удовлетворенно кивнул Джейсон.
— Но это же была не охота… — возразил Патрик.
— Нет, именно охота, — перебил его Джейсон. — Просто мы не охотились на помощника шерифа.
— Что это значит? — спросил он.
— Это значит, что мы охотимся на людей в том доме, — ответила я.
Патрик повернул ко мне лицо, казавшееся в темноте еще бледнее.
— Ты не можешь иметь в виду, что мы собираемся убить их всех. Только того, кто отрезал ей палец. Только того, кто виноват.