— Остальные смотрели. И не сделали ничего, чтобы его остановить. В глазах закона это то же, что и действие, — сказала я жестко.
— Ты — не закон, — тихо сказал он.
— О, да, я — закон.
— Нет, черт побери, нет! Ты — не закон!
— Любой, кто причинит вред стае без реальной причины — наш враг, — сказала я.
— Не цитируй мне закон стаи, ты, человек!
— А как мы поступаем с нашими врагами? — спросила я, все еще не выходя из себя.
Ответил Джейсон:
— Смерть.
— Большинство стай не соблюдают старые законы, и вы оба это знаете, — продолжал упираться Патрик.
— Слушай, Патрик, у меня нет времени все объяснять. Так что вот тебе сокращенная версия, как в «Ридерз Дайджест». Найли со своей командой изнасиловали и пытали мать и брата Ричарда. За это мы их убьем. Их всех.
— А как же шериф Уилкс и его люди?
— Если насиловать мать Ричарда помогал Томпсон, то он был не один. Любой, кто хотя бы коснулся их двоих, уже мертв. Ты это понимаешь, Патрик? Мертв.
— Я не могу, — пробормотал он.
— Тогда сиди в машине, — рявкнула я. — Но заткнись, ко всем чертям, или я тебя пристрелю.
— Вот видишь, — не унимался он. — Видишь? Твоя совесть тебя уже беспокоит.
Я посмотрела на него, сжавшегося в темноте в клубок.
— Нет, моя совесть меня не беспокоит. Пока. Может, чуть позже. А может, и нет. Но сейчас, сегодня, я не чувствую себя плохо из-за того, что сделала. Я хотела, чтобы Томпсону стало больно. Хотела наказать его за то, что он совершил. И знаешь что, Патрик? Этого было недостаточно. И никогда не будет достаточно, потому что я убила его чертовски быстро.
К горлу опять подступили слезы. Как только мое оцепенение и злость пройдут, меня ждут большие неприятности. Мне приходилось держаться на одном адреналине, на ярости. Это поможет мне простоять ночь. А завтра… ну, вот завтра и посмотрим.
— Должен же был быть другой способ, — продолжал бормотать Патрик.
— Что-то не слышала от тебя вовремя никаких предложений.
— Что беспокоит доброго доктора, — заметил Джейсон, — так это то, что он ничего не сказал. Ничего не сделал, чтобы нас остановить.
Я была благодарна ему за «нас».
— Я его не держал! — крикнул Патрик. — Я пальцем его не тронул!
— Все, что тебе нужно было сделать — это сказать: «Остановитесь, не надо», но ты промолчал. Дал нам его порезать. Дал нам его убить и не сказал ни единого проклятого слова, — продолжал Джейсон сквозь зубы. — Когда он еще был жив, твоя совесть трудилась не так усердно.
Патрик надолго замолчал. Мы виляли по дороге, избегая низких ветвей деревьев и луж грязи. Не было ничего, кроме темноты, золотистого тоннеля света фар и тишины, заполненной шумом мотора. Я не была уверена, что предпочла бы в тот момент именно тишину, но это было лучше, чем внимать словам Патрика о том, какое я чудовище. Я была с ним согласна, отчего слушать становилось почти невыносимо.
Но затем тишину заполнило то, что было слушать еще труднее. Патрик начал плакать. Он съежился у дверцы, так далеко от нас, как только мог, и тихо плакал. Через какое-то время он сказал:
— Вы правы. Я ничего не сделал, и это не даст мне покоя до конца моих дней.
— Добро пожаловать в наш клуб, — хмыкнула я.
Он уставился сквозь темноту на меня.
— Тогда почему ты это сделала?
— Кто-то был должен.
— Я никогда не забуду, как ты его рубила. Такая маленькая… И выражение твоего лица, когда ты его убила. Боже, ты выглядела безразлично, будто тебя вообще там не было. Почему именно ты должна была это сделать?
— А что, было бы лучше, если бы это сделал один из мужчин? — поинтересовалась я.
— Да, — ответил он коротко.
— Не говори мне, пожалуйста, что это из разряда шовинистского бреда. Что ты так расстроен только потому, что это сделала девчонка?
Патрик всхлипнул.
— Думаю, да. То есть, думаю, все это не казалось бы настолько ужасным, если бы это сделал кто-нибудь другой. Просто ты такая маленькая и хорошенькая. Ты не должна отрубать людям пальцы.
— О-о, я тебя умоляю! — поморщилась я.
— Я и в могилу сойду, представляя выражение твоего лица в тот момент.
— Продолжай в том же духе, и сойдешь туда раньше, чем ожидаешь, — пробормотала я себе под нос.
— Что ты говоришь? — переспросил Патрик.
— Ничего, — вздохнула я.
Джейсон издал нечто, похожее на смех. Если бы он только знал, насколько мое замечание было невеселым. Мне хватало проблем с тем, что я сделала. И мне совсем не был нужен рыдающий Сверчок Джимини[6], чтобы подчеркнуть тот факт, что я пала ниже некуда. И монстр не дышал мне в затылок, он был у меня в голове. В голове, жирненький такой, хорошо откормленный. И то, что я не чувствовала себя виноватой, только утверждало меня во мнении, что монстр был дома. Я чувствовала себя плохо, но только из-за того, что должна была чувствовать себя плохо, но на самом деле не чувствовала. У меня должна была быть некая личная черта, за которую я не переступлю, и раньше я думала, что эта черта — пытки. Я ошибалась.