Я заползла на кровать, все еще не приближаясь на расстояние прикосновения. Он был настолько раним, что я поспешила объяснить:
- Это я не от тебя шарахаюсь, Натэниел, я просто не люблю быть школьницей.
- Марианна тебе нравится, но ты сопротивляешься ее словам, - сказал он.
Я аж заморгала, таращась на него. Он был прав, и такой проницательности я от него не ожидала.
Но, когда Натэниел сделал разумное замечание, мне стало легче. Если в этом теле есть мозг, значит, он не просто покорная тряпка. И тогда, быть может, именно быть может, его удастся вытащить, спасти.
Самая оптимистическая моя мысль за весь день.
Я подвинулась к Натэниелу, держа щетку в руке. Он лежал, распластавшись на животе, и не сводил с меня глаз. И взгляд его меня остановил - слишком он был пристальный.
Может быть, он почувствовал это, потому что отвернулся от меня, чтобы я не видела его лица. Видела я теперь только эти длинные Красноватые волосы. Даже в тусклом свете у них был очень сочный цвет. Такой густой, что еще чуть-чуть - и они выглядели бы не рыжими, а каштановыми.
Я погладила эти волосы рукой. Они были как тяжелый шелк, теплый на ощупь. Конечно, может быть, это из-за света. Вентилятор обдувал кровать, и воздух будто водил холодной рукой по моей спине. Длинные пряди Натэниела шевелились под ласковой струёй воздуха, и простыни раздувались вокруг бедер, будто их ворошила невидимая рука. Он пошевелился, когда воздух от вентилятора прошел по обнаженному телу, и все застыло. Волосы, простыня все застыло неподвижно, когда вентилятор отвернулся, совершая свой круг. Потом вентилятор повернул, обдувая все в обратном порядке: розовые простыни, волосы Натэниела, мою грудь, отбрасывая мне волосы назад, потом миновал нас, и снова жара окутала меня удушающей рукой.
Ветер из окна стих. Тюлевая занавеска лежала как нарисованная, пока вентилятор не дошел до нее. Я сидела на кровати в тишине комнаты, где лишь вентилятор жужжал да пощелкивал, поворачиваясь.
Я провела щеткой по волосам Натэниела, и отняла щетку куда раньше, чем дошла до конца волос. Когда мне было четырнадцать лет, волосы росли у меня ниже поясницы. А у Натэниела волосы доходили до колена. Будь он женщиной, я бы сказала, что волосы у него были как платье. Они лежали мягкой шелковистой кучей рядом с его телом, чтобы не задевали рану. Я взяла эти волосы на руки, и они были как что-то живое. Волосы лились сквозь пальцы сухой водой, шелестящим шумом.
Мне хватало хлопот и с моими волосами до плеч, я даже представить себе не могла, сколько трудов требует мытье таких длинных волос. Сейчас мне надо было либо разделить эти волосы на две стороны и переходить с одной на другую, либо закинуть ему за голову, вытянув поперек кровати. Я выбрала второе.
Когда я перебрасывала волосы, он пошевелил головой, будто утыкаясь в подушку, но никак больше не двигался и ничего не говорил.
- Как ты? - спросила я.
- Нормально. - Голос у него был тихий, безразличный, почти пустой.
- Говори со мной, Натэниел, - попросила я.
- Ты не любишь, когда я говорю.
Я наклонилась и раздвинула ему волосы, чтобы видно было лицо:
- Это неправда.
Он чуть повернулся, чтобы посмотреть на меня:
- Разве?
Я отодвинулась от этого прямого взгляда.
- Дело не в том, будто я не люблю, когда ты говоришь. Дело в выборе темы.
- Скажи, о чем мне говорить, и я буду об этом.
- Я могу тебе сказать, о чем не говорить.
- О чем? - спросил он.
- Не надо говорить о порнофильмах, садомазохизме, сексе вообще. - Я задумалась на секунду. - Это то, о чем ты обычно говоришь, чтобы меня разозлить.
Он рассмеялся:
- Я не знаю, о чем еще можно говорить.
Я стала расчесывать его волосы, положенные поперек кровати. Щетка шла твердо и ровно, а потом мне приходилось поднимать ему волосы, чтобы закончить проход. Вентилятор подул на меня, когда охапка волос лежала у меня на руках, и они разлетелись вокруг моего лица ванильным облаком, защекотавшим щеки и шею.
- Говори о чем-нибудь другом, Натэниел. Расскажи о себе.
- Я не люблю говорить о себе.
- А почему? - спросила я.
Он приподнялся и посмотрел на меня:
- Давай ты будешь о себе говорить.
- О'кей... - И тут я поняла, что не знаю, с чего начать. Вдруг я не могла ничего придумать. Я улыбнулась. - Я тебя поняла. Забудем эту тему.
Тут зазвонил телефон, и я даже пискнула. Нервы? У меня?
Это звонил Дольф.
- Анита?
- Да, я.
- Франклин Найли, если это не полный тезка, торгует предметами искусства. Специализируется по мистическим штучкам. И не очень щепетилен насчет того, откуда они берутся.
- Насколько не щепетилен? - спросила я.
- Он живет и в основном действует возле Майами. Местные копы хотели бы привязать его к полудюжине случаев убийства, но доказательств не могут собрать. В каждом городе, куда он приезжает по делу, кто-нибудь исчезает, а потом обнаруживается - мертвым. Чикагская полиция почти прижала его на смерти верховной жрицы колдуний в прошлом году, но свидетель загадочным образом впал в кому и до сих пор из нее не вышел.
- Загадочным образом?
- Врачи считают, что это какая-то магия, но ты же знаешь, насколько это тяжело доказать.
- А что у тебя есть на его помощников?
- Один с ним недавно. Экстрасенс по имени Говард Грант, молодой, ничего криминального за ним не числится. Потом его чернокожий телохранитель, Майло Харт. Обладатель черного пояса второй степени по карате, отсидел срок за покушение на убийство. Занимается мордобоем по приказам Найли уже пять лет, с тех пор как вышел на свободу. Третий Лайнус Бек. Имеет две ходки. Одну за угрозу убийством, вторую - за убийство.
- Прекрасно, - сказала я.
- Дальше - лучше, - сообщил Дольф.
- А куда уж лучше?
- Убийство, за которое он сел, было человеческим жертвоприношением.
Я еще пару секунд переваривала услышанное.
- А как была убита жертва?
- Ножевая рана, - ответил Дольф.
Я рассказала ему про только что осмотренное тело.
- Непосредственные нападения демонов ушли в историю вместе со средними веками, - заметил Дольф.
- Им надо было выдать это за нападение троллей, - сказала я.
- Ты с ними уже говорила. - Дольф не спрашивал.