Я покачала головой.
– Слушай, перед тем, как мы займемся этими мистическими волчьими или, того хуже, личными разборками, мне нужно обсудить с Ричардом, почему он попал за решетку и почему местная полиция обвинила его в изнасиловании.
Она моргнула.
– Меня зовут Люси Винстон. Запомни это.
Я смотрела ей прямо в светло-карие глаза с расстояния всего в пару дюймов. Так близко я даже могла рассмотреть небольшую неточность в линии подводки. Ричард упоминал ее в тюрьме. Не мог же он встречаться с двумя Люси сразу?
– Люси – Ричард говорил про тебя, – ответила я.
Она опять моргнула, но на этот раз – в легкой растерянности. Отступив от меня, она оглянулась на Ричарда.
– Ты говорил ей про меня?
Ричард молча кивнул.
Она снова отступила, в глазах блеснули слезы.
– Тогда почему…
Я переводила взгляд с одного из них на другого. Что именно “почему”, хотела бы я знать. Но спрашивать не стала. Мне нравилось недолюбливать Люси. Если она заплачет, это точно испортит мне все удовольствие.
Подняв руки и показывая, что я сдаюсь, я обошла вокруг нее и направилась к Ричарду. Нам нужно было поговорить, но вид чулок и белья Люси сильно портил предстоящий разговор.
Не мое дело, что он делает. Я спала с Жан-Клодом. У меня не было ни одного камня, который можно было бы бросить в Ричарда. Так почему я с таким трудом сдерживалась, чтобы не распсиховаться? Хотя, возможно, это один из тех вопросов, на которые лучше не отвечать.
Ричард вышел на крыльцо, пропуская меня в дом перед собой. Он закрыл дверь за мной и прислонился к ней. Мы вдруг оказались наедине, действительно наедине, и я не знала, что говорить.
Он стоял, прислонившись к двери, держа руки за спиной. На обнаженной груди бусинками блестела вода. У него всегда была отличная грудь, плюс – с тех пор, когда я последний раз видела его без рубашки, Ричард явно качался. Фигура казалась почти агрессивно мужественной, хотя пока не приняла тот гротескный вид, к которому так страстно стремятся все бодибилдеры. Он плотнее навалился на дверь, от чего мышцы на животе проступили четче. Когда-то я наверняка помогла бы ему вытереться. Волосы начинали подсыхать, образуя волнистую массу. Если он с ними что-нибудь не сделает, ему придется их намочить заново и начать все сначала.
– Люси вытащила тебя из душа без полотенца?
Не успев задать этот вопрос, я о нем пожалела. Подняв руку, я поспешила продолжить:
– Прости. Меня это не касается. Я не имею права ехидничать.
Он улыбнулся, почти печально.
– Думаю, это всего второй раз, когда я слышу, чтобы ты признавала, что ты не права.
– О, я часто бываю не права. Я просто не говорю об этом вслух.
Он опять улыбнулся, на этот раз своей обычной улыбкой. На фоне смуглого лица сверкнули белоснежные зубы. Многие считали, что Ричард загорелый. Я же знала, что это его собственный цвет кожи, так как видела весь комплект целиком. Он был типичным белым средне-американцем, из семьи, которая даже Уолтонов заставила бы выглядеть чужаками, но поколение или два назад в ней случилось нечто не такое белокожее.
Ричард оттолкнулся от двери и направился ко мне, мягко ступая босыми ногами. Больше, чем чувство такта, меня сейчас интересовала дорожка волос, сбегавшая от его талии под пояс.
Я с усилием отвела глаза и спросила:
– Почему они тебя засадили?
Дело, сосредоточимся на деле.
– Точно не знаю, – ответил он. – Можно, я возьму полотенце и закончу вытираться, пока мы говорим?
– Ты у себя дома. Пожалуйста.
Он скрылся в ванной, и я смогла оглядеться. Домик был почти точной копией моего, кроме того, что цветом этого выступал желтый, и здесь явно жили. Покрывало такой же жизнерадостной расцветки было сброшено на пол, где и пребывало в виде солнечной груды. Белые простыни были смяты. Ричард обычно проявлял почти фанатическое отношение к заправлению постели. А вот Люси – интересно, с чего бы – не произвела на меня впечатления опрятной особы. Так что я готова была поспорить, что постель разворошила она. Впрочем, с одной стороны простыни были влажные, так что ей, возможно, помогали.
Я провела рукой по влажным простыням. Даже подушка была мокрой, будто на нее падали густые мокрые волосы. У меня окаменело горло, и если бы я не знала точно, я бы сказала, что на глаза выступили слезы. Ну, уж нет, ни за что. Все-таки это я бросила Ричарда. С чего мне реветь?
Здесь над кроватью тоже был Ван Гог, на этот раз “Подсолнухи”. Интересно, во всех ли домиках висят репродукции с картин Ван Гога, подходящие по цвету к дизайну. Ага, может, если я сосредоточусь на обстановке, то перестану думать, как Люси смотрела на милые желтые цветы, пока Ричард…
Я резко отбросила вставшую перед глазами картину. Мне не стоит заходить так далеко. Не думала же я серьезно, что Ричард будет хранить невинность, пока я развлекаюсь с Жан-Клодом? Неужели я действительно считала, что он будет терпеливо ждать? Может, и так. Глупо, но так.
Дверь в ванную все не открывалась. Был слышен звук бегущей воды. Он что, опять принимает душ? Может, просто решил опять намочить волосы. Возможно. А может – моется. Секс никогда не бывает таким аккуратным, как показывают в кино. Настоящий секс не может быть опрятным. А хороший – и того меньше.
Три месяца с Жан-Клодом, и я стала экспертом по сексу. Это было почти забавно. До него я была довольно целомудренна. Хоть и не девственница. Об этом позаботился еще мой жених в колледже. Я упала ему в руки с той верой, которую может подарить только первая любовь. И это был один из последних наивных поступков, который я совершила.
Мы с Ричардом тоже были помолвлены, недолго. Но у нас секса не было. После первого опыта в колледже мы оба не увлекались случайными связями. Личный выбор, который оказался у нас одинаковым. Возможно, если бы мы отдались своему желанию, между нами не осталось бы до сих пор столько страсти. Правда, последнее время мы в основном страстно ругались.
Ричард был слишком мягким, слишком нежным, слишком щепетильным, чтобы править волчьей стаей. Он дважды имел возможность убить Маркуса, предыдущего Ульфрика, и дважды отказывался. А нет убийства – нет нового Ульфрика. Фактически это я вынудила его совершить убийство. А после просто бросила его. Не честно, не правда ли? Конечно, я не просила его съедать Маркуса. Что значит немножко каннибализма между друзьями?
Вода в ванной все шумела. Если бы я не боялась, что в ответ он выйдет мокрым в одном полотенце, я бы давно постучалась и попросила бы его поторопиться. Но на сегодня с меня было достаточно блистательного Мистера Зеемана. Тут уж – чем меньше, тем определенно лучше.
На стене перед столом были приколоты листки. Я подошла поближе. У меня был семестровый курс “Приматы: Северная Америка”. Все студенты называли его попросту “Тролли”. Малые тролли Дымных Гор – одни из самых маленьких североамериканских троллей. Примерно от трех с половиной до пяти футов ростом. В основном они травоядные, но с удовольствием добавляют к своему рациону падаль и насекомых. Я прокрутила все это в голове, подходя к картинкам. С ног до головы они были покрыты черным мехом. Сгрудившись группами в ветвях деревьев, они смотрелись как высокие шимпанзе или стройные гориллы, но здесь были и фотографии троллей во время ходьбы. Они были определенно прямоходящими. Единственные прямоходящие приматы кроме человека.
Здесь были и потрясающие снимки их лиц с очень близкого расстояния. Шерсти на голове было больше, чем у больших обезьян, и выглядели они более человечно. Некоторые теории предполагали, что тролли были тем самым пропущенным звеном между человеком и обезьяной. В начале двадцатого века было, по крайней мере, два известных случая, когда троллей использовали в цирках, и называли их дикими людьми. А американские поселенцы веками убивали троллей. Так что к началу двадцатого столетия их стало так мало, что их считали экзотикой.