Плугарь и Загорский поднимались на одну из самых высоких вершин. Идти было легко, совсем не то, что на Земле. Здесь, их тела весили по 12–14 килограммов, а мускульная сила оставалась прежней.
Сильный, ловкий Николай шел впереди, карабкаясь на выступы, перепрыгивая через расщелины. За ним — Иван Макарович. Их соединяла альпинистская веревка, концы которой были прикреплены к поясам.
— Вот и я альпинистом стану! — шутил профессор. Чем выше они поднимались, тем шире открывался горизонт. Сколько ни охватишь взглядом, всюду горы и горы, словно залегли какие-то удивительные страшилища. Необыкновенный вид придавали горам черные резкие тени, испещрявшие весь массив.
— Держитесь, Иван Макарович! — обернулся Николай. За стеклами скафандра блестели его глаза. — Штурмуем самую вершину!
Вершина была очень крутая, а кое-где — прямо отвесная. Пришлись много раз обойти ее вокруг, чтобы отыскать более или менее удобный подъезд. Николай топориком пробовал крепость верхних слоев, и они часто осыпались под его ударами.
Наконец, подъем закончен! Николай поднял топорик и потряс им над головой, словно салютуя. Потом вынул из сумки красное полотнище флага, прикрепил его к топорику и водрузил между камнями вершины. Флаг обвис, и складки его застыли. Казалось, он был высечен из какого-то ярко-красного камня.
— Отныне — это пик Отчизны, — сказал Иван Макарович, глядя на флаг, цветком пламенеющий над суровыми камнями.
— Пик Отчизны… — произнес Николай, оглядывая горизонт. — Но как высоко!
Вдали, как на рельефной карте, виднелся огромный цирк: горное кольцо обрамляло сопку — кратер.
— Может, это Курций? — спросил Загорский. — Или Лейбниц?
— Наверно, Курций… Наша ракета стоит на плато между цирками Ньютона, Лейбница и Курция. Последний расположен на семидесятой параллели… Не исключена возможность, что это он и есть.
— Да, рельеф оригинальный, что и говорить. Вы сторонник какой теории — вулканической или метеорной?
— Видите ли, Николай, к окончательному выводу можно будет прийти только после археологических экспедиций, которые детально обследует цирки и кратеры. По тем данным, которые собрали мы с вами, я думаю, можно сделать предварительный вывод о вулканическом происхождении преобладающего большинства цирков.
— Но ведь они имеют в диаметре до сотни километров!
— Некоторые достигают и трехсот!
— Я и говорю, Иван Макарович, невозможно вообразить себе такие огромные вулканы!
— А метеоры такие можно вообразить? Каким он должен быть, чтобы выбить впадину диаметром в сотни километров?
— Даже на Земле есть довольно большие кратеры…
— Вы имеете в виду Аризонский метеорит?
— Да, Иван Макарович.
— Действительно, он огромный, но диаметр кратера, который он выбил в земной коре, составляет всего-навсего тысячу двести семь метров! И потом обратите внимание: там метеорит сделал впадину глубиной в 174 метра, но не образовал вокруг горное кольцо. А здесь вокруг кратера настоящие горы, да еще и на громадном расстоянии от него…
— Как же объяснить их происхождение?
— Прежде всего, надо определить эпоху их возникновения. Это можно будет сделать, изучив залежи свинца, который получается в результате распада радия. В настоящее время я склонен допустить, что большие цирки возникли здесь в эпоху застывания коры Луны. Кора тогда была такая, что извержение вулкана могло образовать на ней кольцевидную волну, которая откатывалась от центра извержения на десятки и сотни километров. Откатывалась и застывала. Иногда взрывы были так сильны, что вязкость коры не могла затормозить волн, и они распадались.
— А белые полосы, идущие радиально от многих кратеров?
— Таких образований, как вокруг кратеров Тихо, Коперника и Кеплера, не так уж и много. Мысль об их вулканическом происхождении возникла еще в девятнадцатом столетии. Теперь мы с вами убедились, что светлые полосы — сияние вокруг кратеров — на самом деле не что иное, как вулканический пепел.
— С этим я согласен; мне только не ясно, как пепел мог залечь на таких громадных расстояниях. Светлые полосы, идущие от Тихо, пересекают почти весь диск Луны.
— Что касается этого, то можно допустить, что светлые полосы — следы сравнительно поздних извержений. Эти извержения произошли, конечно, еще тогда, когда на Земле не только не было телескопов, но не существовало даже самих людей. Может быть, именно благодаря разогреванию коры расплавленной магмой Луна в то время уже потеряла атмосферу, и селениты погибли. Воздушная оболочка, конечно, затормозила бы движение изверженных газов, атмосферные течения завихрили бы пепел, а спустя некоторое время и совсем бы его развеяли или размыли… Ну, а раз воздуха не было, то он и лег такими радиальными линиями. Тысячелетия проходили одно за другим, а здесь — ни дождя, ни ветра… Такою представляется мне в общих чертах история этих образований.
— Вы считаете, что атмосферу Луна потеряла потому, что разогрелась кора?
— Не иначе. Расчеты показывают, что Луна может удерживать газовую оболочку. Только высокая температура явилась причиной ее потери. Моря расплавленной лавы…
— Посмотрите! — воскликнул Загорский, указывая на далекую долину.
Там то и дело вздымалась пыль — словно кто — то беспорядочно бомбардировал равнину. Разрывы приближались в сторону плато, на котором находилась «Комета». Что, если попадет? Плугарь и Загорский окаменели. Рвануло на склоне горы, дальше и дальше… Взгляд ловил острые высокие фонтаны пыли, грудь вздрагивала. Опасность была так очевидна, так страшна, что останавливалось дыхание. Все ближе к ракете, ближе… Пронесло!
Пот градом катился по лицу Плугаря, но профессор посмотрел на Загорского, на киноаппарат, висящий через плечо, и, скрывая волнение, спросил:
— Разве вы не снимали? Какое это чудесное явление — метеорный рой бомбардирует Луну!
— Да я… Я боялся за «Комету»!
— В другой раз не зевайте, — уже более ровным голосом продолжал профессор. — Если представится случай — обязательно сфотографируйте столкновение метеоритов с Луной.
Промчался метеорный дождь — и снова — неподвижность. Словно и «Комета» оцепенела среди мертвого пейзажа…
УЛЬТИМАТУМ ДИКА
На экране локатора появилась фигура. Она топталась возле Олиной записки, подавая руками какие-то сигналы.
— Зовет, — сказал Иван Макарович, отклонившись от экрана. — Видно, настало время переговоров.
Профессор начал одеваться. Все вопрошающе смотрели на него. Милько не вытерпел:
— Неужели вы пойдете, Иван Макарович? Да плюньте…
Ольга молчала. Она хорошо знала, что когда отец что-либо решил, отговорить его невозможно.
Иван Макарович молча надел скафандр и вышел.
Ольга подошла к Загорскому и посмотрела через его плечо на экран. Вот фигура отца приближается к незнакомцу. Сошлись, остановились. О чем они говорят?
Если бы локатор мог передавать не только отражения, а и звуки, в «Комете» услышали бы такой разговор:
— Я есть директор и представитель фирмы «Атомиквельт», отрекомендовался по радио чужой скафандр. — Я есть командир экспедиции Дик. Надеюсь — вы есть Плугарь?
— Да, — ответил Иван Макарович.
— Нам надо установить добрососедские отношения, — продолжал Дик, речь которого становилась все чище. — Я уже посылал к вам. Но, к сожалению, ваш механик…
— Отказался изменить Родине…
— Зачем такие выражения, мистер Плугарь? Чтобы в дальнейшем не было никаких эксцессов, давайте установим зоны деятельности.
— То есть?
— Как долго вы здесь пробудете?
— Мы здесь пробудем до тех пор, пока этого будут требовать интересы науки, пока не выполним свой программы научных исследований.
